– Рыцари дерутся за честь, святой отец, – жестко отрубил Гроссмейстер, – и никто не может осуждать воина, ищущего отдохновения между битв. С распущенностью своих рыцарей я разберусь сам. Служение же дьяволу, – Гроссмейстер перекрестился на распятие, – действительно тяжкий грех. На то властью Церкви вам даны достаточные полномочия. Вы получите те права в судопроизводстве и следствии, каких просите. Впрочем, я не возражаю, если вы дисциплинируете чернь. Я отдам под ваше начало ополчение магистрата. Возможно, через некоторое время я попробую использовать эти отбросы и в деле. Проверим истинность ваших слов. Да и банды Андрея донимают меня все больше. Набор в ополчение останется добровольным. Но если эти вояки покажут, что стоят хотя бы навоза из-под рыцарского коня, возможно, мы вернемся к вашему предложению о воинской повинности. А сейчас оставьте меня. Я устал.
После ухода Великого Инквизитора Гроссмейстер погрузился в размышления: «Почему этот человек так ратует за использование черни в делах государственных? Что ждать от попа? Да нет, он из благородного рыцарского рода, а его совет не раз выручал меня в трудную минуту. Но чернь. Хотя сложившаяся ситуация тоже никуда не годится. Если объединить сказанное двумя советниками, то есть во всем этом правда. Рыцари устают гоняться за тенями бандитов князя Андрея. Им надо в поле, да достойного противника, да почаще, да в дальний поход. Иначе они сопьются в городских тавернах да ожиреют в своих вотчинах. А иные того и гляди обрусеют. С этим надо бороться железной рукой. Лучше всего провести победоносную войну с кем-то из соседей. Но куда вести, если в тылу останутся дружины русских, которые могут перейти на сторону Андрея? Проклятие. А как добиться преданности черни, германских переселенцев и русских? Рыцари здесь не помогут. Им пороть своих крестьян – и то скучно. Действовать розгами Великого Инквизитора или милостями монарха Ингрийского, как советовал барон? Или и тем и другим вместе? Идея великого государства, поддержанная чернью… Какая идея может вдохновить тех, кто не живет честью? Бред. Надо думать и выбирать. А советники пусть пока покажут, на что способны».
Вот уже полтора месяца Артем служил у барона фон Рункеля. Для барона он был слугой «для рассылок» и гид по Петербургу. Официально Артем был принят как страж, что позволяло ему носить меч. С первого же дня барон и его слуга Питер принялись активно изучать русский язык и расспрашивать его о текущих делах. Впрочем, Питера слугой можно было назвать весьма условно. Хотя он и исполнял все работы слуги, видно было, что его отношения с бароном, несмотря на социальные различия, скорее дружеские. В том мире, из которого пришел Артем, так могли бы строиться взаимоотношения начальника и подчиненного, которые проработали друг с другом лет двадцать и продолжают работать над каким-то проектом, который интересен обоим больше всего в жизни.
То, с какой скоростью обучались оба эти человека, повергало Артема в шок. Питер руководил Артемом непосредственно и часто общался с ним. Когда он никуда не торопился, он требовал, чтобы каждая фраза, произнесенная Артемом по-немецки, немедленно дублировалась по-русски. Иногда требовались разъяснения значения определенного слова или объяснение принципа построения фразы. И Артем чуть со скамьи не свалился, когда на третий день Питер спустился в людскую и с весьма сильным акцентом, но достаточно четко отдал распоряжение по-русски. Таковы же были требования барона. Обратился по-немецки, повтори по-русски. Барон много расспрашивал о порядках в городе, настроениях среди простых людей, особенно русских поселенцев. Уже в начале второй недели барон задавал вопросы по-русски.
Рункель вел жизнь вполне нормальную для человека его круга. Часто ходил в замок на собрания у Гроссмейстера. Посещал балы и приемы у знатных жителей города, возвращаясь с них, впрочем, чрезвычайно рано. Дважды был на охоте у Гроссмейстера, хотя вернулся без добычи. Только изогнутый клинок, явно восточного происхождения, который он носил вместо меча, выделял его из общей массы немецких дворян Ингерманландии.
Артем вполне свыкся с этим человеком, хотя видел, что его никак нельзя назвать «обычным». Была в нем какая-то загадка. Артем не мог объяснить, но чувствовал это. Впрочем, хотя барон всегда был доступен для обращения к нему слуг и никогда не подчеркивал своего превосходства, Артему казалось, что от внешнего мира Рункеля отделяет стена покрепче крепостной. И были еще загадочные глаза, с какой-то печалью и усмешкой одновременно.
Совсем иным был Питер. Выглядел он ровесником барона или чуть моложе. Был черноволос и смугл. Его глаза метали молнии и впивались как кинжалы, даже когда он не был сердит. Когда же Артем обращался к Питеру, ему постоянно казалось, что тот держит его на прицеле крупнокалиберного пистолета. Питер был порывист и быстр. Он был одного роста с Артемом, то есть по местным меркам высок, и не расставался с кинжалом – широким клинком длиной сантиметров сорок. У Артема не было иллюзий по поводу того, кто настоящий страж и телохранитель в этом доме. Иногда, выходя на улицу, Питер брал с собой длинный посох, сделанный из чрезвычайно крепкого дерева, распознать которое Артем никак не мог. Хранил он этот посох с тем же тщанием, с каким барон хранил свою саблю. Однажды Артему удалось рассмотреть посох поближе, и он заметил на нем несколько зарубок, явно нанесенных холодным оружием. В том, что в руках Питера посох был грозным оружием, примененным неоднократно, сомнений не было.
Кроме Артема в доме жили еще старик «дворецкий», а вернее, еще один слуга, по имени Франц, его жена Герда, выполнявшая роль экономки, и горничная Марта. Последняя, несмотря на молодость – было ей не больше двадцати, – оказалась дамой весьма бойкой. Может, это объяснялось свойственной всем сиротам потребностью утвердиться; а может быть, просто неуемным характером, стремящимся захватить все, что только можно; так или иначе, но соблазнить Питера она попыталась в первый же день. Потерпела фиаско. Попыток не оставляла с неделю, а на восьмой день, вечером, заявилась в комнатушку к Артему и недвусмысленно предложила себя. Артем отказываться не стал. Марта была хоть и не сильно интересна ему как личность, но обладала стройной фигуркой, недурна лицом и, как оказалось, вполне опытна в вопросах секса. Кроме того, Артем истосковался по женской ласке. Так что вечера он теперь проводил с большим удовольствием, чем раньше. Хотя он прекрасно понимал, что этот «подарок судьбы» был обеспечен ему его новым социальным статусом. Теперь все, с кем он общался: купцы, слуги других благородных господ, приказчики, ополченцы, – говорили с ним как с персоной важной, слугой важного господина, советника самого Гроссмейстера. Обращались на «вы» и с неизменным поклоном, даже немцы. Ландскнехты, приходившие в дом с поручениями, говорили с ним теперь как с равным.
