«Я убеждён, что император Арсений не имеет планов захвата и аннексии Ливонии. За годы моей миссии в Анассеополе я неоднократно имел возможность убедиться в его личной честности – как в жизни, так и в политике. Ещё не поздно вступить в переговоры, поскольку сосредоточение армейских сил России на ливонских рубежах потребует не менее полутора месяцев. Военное же столкновение с русскими станет прелюдией к войне, последствия которой страшно себе представить…»
Фон Шуленберг писал, вставал, досадливо тряс уставшей рукой и садился обратно к столу. Раздражённо чёркал, вымарывал слова и целые фразы, потом, взглянув на мерно тикающие напольные часы, чертыхнулся и полез в сейф за шифровальными таблицами.
С зарёю письмо посла, превратившееся в бессмысленные колонки цифр, отправилось в Анассеопольский порт. Ревельское судно, поднявшееся против течения по широкой и медленной реке, стояло наготове – к нему одна за другой подкатывали пролётки посольств, куриеры в сопровождении мрачных сержантов сгружали дипломатическую почту. За всем происходящим наблюдал невыспавшийся и угрюмый почтовый чиновник в мундире и с серебряным свистком в петлице. Досмотр категорически воспрещался, что бы там ни вздумалось господам послам упаковать в мешки, хоть отрезанные головы людские.
Граф фон Шуленберг отвёз письмо в порт лично. Он не спал всю ночь, не выпускал депешу из рук, сам сжёг все до единого черновики, все бумаги, что были на столе, сам зашифровал текст и был уверен, что из его кабинета ничто «утечь» не могло.
Другое дело – Кайзерштрассе…
Глава 3
Хотчина под Анассеополем
17 сентября 1849 года
Огромный лебедь забил крыльями, зашипел и вперевалку погнался за серенькой кряквой, имевшей несчастье приблизиться к его светлости. Уточка торопливо и испуганно заковыляла к воде, но лебедь не успокоился. Испуская сварливые крики, он двинулся следом, нелепо шлёпая по стриженной на аглицкий манер траве перепончатыми чёрными лапами.
– Ну и свинья же вы, Милорд! – с чувством произнесла великая княжна Зинаида Авксентьевна и оглянулась, не подкралась ли madame. К счастью, рядом не случилось никого, кроме белоснежного владыки сонных вод. Одержав блистательную победу, Милорд успокоился и уселся на всё ещё зелёную сентябрьскую траву. Утка уплыла, стало тихо. Зинаида Авксентьевна вздохнула, расправила ленты шляпки и вернулась к присланному престарелой родственницей роману.
Читать о несчастной и скучной любви бедного благородного шляхтича к добродетельной золотоволосой анассеопольской княжне не хотелось. Увы, грозная Варвара Виссарионовна, окружив себя на старости лет литераторами, не только рассылала родне творения своих любимцев, но и учиняла допросы с пристрастием. Уличённые в невнимании бывали нещадно изруганы, а злополучные книги неумолимо возвращались к «легкомысленным бездельникам». Проще было прочесть сразу, обращая особое внимание на клички собак и имена лакеев. Варвара Виссарионовна полагала, что сии мелочи несовместны с пересказом с чужих слов. И ошибалась. Читающий первым заносил мосек и горничных в книжечку, которая и шла по кругу, но у бедного молодого человека из сочинения господина Чудинова не имелось ни лошади, ни лакея, ни хотя бы мопса, а лишь возвышенные чувства и скорбь о бедах угнетённого отечества.
Унаследовавшая простодушную отцовскую жизнерадостность, Зинаида разделить сии и им подобные скорби не могла, что же до возвышенных чувств, то они у великой княжны имелись в избытке. Девушка ещё двенадцатилетней отроковицей отдала сердце командиру старшего брата. Кавалергардский майор был светло-рус, сероглаз, спокоен и одет строго по форме, но черно– и златокудрым романным страдальцам он не оставил ни малейшего шанса. Как и самой Зинаиде Авксентьевне – майор был счастливо женат, а двоюродную племянницу василевса ждал брак с одним из немецких принцев, с каким именно – Арсений Кронидович пока не решил.
– Причащаешься? – Весёлый голос оторвал Зинаиду от трёхстраничного рассуждения о добродетели и пороке. Вернее, от привычных, как осенние хотчинские красоты, и столь же щемяще светлых мыслей.
– Нет, очищаюсь, – девушка с радостью отложила постылый том и улыбнулась высокому кавалергарду, – через страдание! И что б Варваре не завести левреток?
– Я был бы счастлив и мартышкам! – Великий князь Геннадий Авксентьевич, он же братик Геда, раскрыл книгу на первой попавшейся странице и, завывая, как самый маститый литератор, прочёл: —
«Варвара Васильевна! Любезная моя Басенька, первый и последний раз я обращаюсь к Вам столь вольно…
– Отчего же, пан Тадеуш? – тихо переспросила Варвара Васильевна, перебирая пальцами своими кисти вишнёвой шали.
– От того, – горло Хабровича перехватила спазма, и он замолк, страдальчески глядя на предмет чувств своих, – от того, ненаглядная Варвара Васильевна, что Вы рождены в дикой стране, растоптавшей и поработившей мой бедный край. Чувства мои к Вам сильнее смерти, что неизбежно ожидает меня в конце пути моего, но долг велит мне быть с теми, кто гибнет за свободу моей Польши.
Увы, нас слишком мало, чтобы победить, но смерть наша не будет напрасной. Те, кто из страха либо же корысти мирятся с чудовищем у своего порога, услышат его рёв и поймут, что рано или поздно будут пожраны сами, как пожрано моё несчастное Отечество. Пусть страх за собственную жизнь принудит их сделать то, что они не сделали во имя сострадания к ближним своим!..»
Чёрт бы его побрал!.. Скотина! – Геннадий размахнулся и зашвырнул книгу далеко в пруд. Полетели брызги. – Сожалею, что не могу запороть этого субчика на конюшне, как пристало обитателю варварской страны!..
– Зверь! – Княжна, подобрав сиреневое платье, подбежала к берегу. Вода была на диво прозрачной, но привыкший бросать мяч кавалергард отправил чудиновское творение слишком далеко.
– Брось, Зюка. – Геннадий зло рассмеялся. – Не всплывёт, уж больно переплёт знатен! Пусть карпы читают, авось духом возвысятся… А Варвара точно из ума выжила, такое привечать!
– Просто ты не знаешь, – Зинаида бросила тоскливый взгляд на ставшую вновь зеркальной озёрную гладь и вернулась к брату, – наша Варвара в девичестве любила одного шляхтича…
– Вот тебе и чай с конфектами! – присвистнул великий князь. – Николай свет-Леопольдович, поди, рассказал?
– Он же мой крёстный, – улыбнулась Зюка. – А шляхтич тот служил в гвардии, был весьма недурён, только связался с Радживоллом.
– Надеюсь, его расстреляли? – Лицо брата вновь стало злым.
