Вы, наверное, тоскуете о вашей возлюбленной? Скажите, кто она?
Перед моим взором пронесся образ моей дорогой Веруни... ИБС, острая сердечная... «Скорая» приехала, подержал врач за руку. И уехал.
—Увы, сударыня, ее уж нет с нами...
—Ах, как я вам сочувствую... и завидую ей!
—Почему же?
—Она любила! И была, верно, любима... я думаю, настоящим мужчиной...
—Откуда вы это знаете?
—Я чувствую. В вас есть нечто... настоящее... Во всяком случае, вы не похожи на этих напыщенных пудренных педерастов из Гвардии или на тупое армейское быдло...
—Польщен вашей оценкой, сударыня... но, быть может, ваше впечатление обманчиво?
Сероглазка язвительно, тонко и совершенно неожиданно умно усмехнулась...
—Вы не поверите, но я после Института перевидала столько разных елдаков -даже у ежика столько иголок не бывает! И уж как-нибудь в мужчинках, смею надеяться, я разбираюсь... Скажу вам прямо. Вы не чета обычному военному петербуржцу... Вы подлинный, настоящий, крепкий. Живой!
Между тем барышня ловко просунула свою тонкую ручку, затянутую в длинную, почти до локотка, белую шелковую перчатку, мне под локоть и своими нежными, розовыми детскими губками прошептала мне прямо в покрасневшее ухо:
—Ну что, поедемте? Тогда прошу вас, уводите меня отсюда скорее, потому что у меня в голове при виде вас только одна мысль... Нет, вру. Целых три мысли: Раздеваться. Раздеваться! Раздеваться!!!
—Но, сударыня... куда же мы поедем?
—Разумеется, ко мне! И скорее, скорее...
...Спустя пару часов я лежал на спине и бездумно смотрел на высокий потолок, где среди пухлых белых тучек играли пухленькие розовые купидончики...
Ни на что другое сил уже не было. Я только и мог, что лежать и смотреть.
У меня больно саднила в кровь исцарапанная спина и изрядно ныл натруженный член... Натер-с инструмент до мозоли! Des lignes de moi!
Со времен курсантской юности, проведенной в общежитии Краснохолмского текстильного комбината, где отчаянные ткачихи, бывало, все увольнительные передавали мое белое тело, как Переходящий Красный Вымпел, из комнаты в комнату, от одной коммунистической бригады в другую, я не испытывал подобных эксцессов...
Рядом со мной, уткнувши премиленький курносый носик в батист белоснежной наволочки, утомленно сопела растрепанная сероглазка... На ее покрасневших щечках застыла довольная улыбка. Было очевидно, что честь советского офицера я не уронил.
В дверь спальной деликатно постучали:
—Мой друг, можно ли к тебе? Ты так жалобно и громко стонала... тебе нехорошо?
Сероглазка с трудом оторвала прелестную растрепанную головку от подушки и слабым, но счастливым голоском промяукала:
—Конечно, войдите, Анатоль! Вы же знаете, что вам всегда ко мне можно... Нет, мне очень хорошо, мне просто отлично! Заходите, скорее, посмотрите же на мою великолепную находку! Каков бриллиант, а? Протянул меня даже лучше, чем наш куч... гхм-гхм... -И прелестница притворно закашляла.
—Будь здорова, душенька! Да я просто побоялся показаться твоему гостю неучтивым. — В огромную, белоснежную с позолотой дверь бочком протиснулся одетый в бархатный шлафрок бравый седовласый старец, лет пятидесяти, с роскошными усами, переходящими в не менее роскошные бакенбарды a-ля Александр Второй. -Ведь мы же друг другу не представлены... Разрешите мне, милостивый государь, по сему поводу отрекомендовать-ся. Действительный статский советник[36] Суворцев! Честь имею!
—Мой муж! -скромно потупила глазки белокурая прелестница.
«Бля! Вот так попал...» -только и подумал я...
...Наливая из серебряного чайничка своими белыми ручками чай в чашку севрского, тонкого, как яичная скорлупа, фарфора, сероглазка как-то еще и успевала при этом, скинув туфельку, своей премиленькой ножкой поглаживать мне под накрытым кружевной скатертью столом промежность, где на подобную ласку немедленно начинал реагировать мой натруженный предыдущей оргией дурак. А проказница в этот момент еще и улыбалась, нежно и ласково, своему сановному супругу.
—Видите ли, сударь, Ксения Анатольевна составила мое семейное счастье сразу же после своего выхода из Смольного... -глядя на свою жену отеческим взором, рассказывал Суворцев.
—Да, моя маман сумела мне устроить очень недурственную партию прямо после моего дебюта на первом же моем балу! -вставила сероглазка.
—Спасибо, душечка... -благодарно кивнул действительный статский советник. -Ты ведь знаешь, как я страстно люблю тебя и глубоко уважаю твою милую матушку.
—Конечно, мой милый! -И Ксюша послала супругу кокетливый воздушный поцелуй.
—Ах, плутовка! -супруг нежно погрозил ей пальцем, с желтым ногтем завзятого курильщика. -Но, сударь... Entre nous, вы же понимаете... некоторая разница в возрасте...
—Да что там некоторая! Мне было тогда едва шестнадцать, а мужу — все пятьдесят два...
—Э-э-э... -вставил свои пять копеек и я. -А шестнадцать лет, это не слишком ли рано для замужества?
—Отнюдь! Ведь Святой Синод буквально намедни запретил венчать двенадцатилетних девиц![37] Так что где-нибудь в нижегородской деревне я бы была уже и перестарком!
—Ну, не преувеличивай, Ксюша... Никакой ты была бы не перестарок! Да и я... Не так уж я был и стар... тогда, три года тому назад... Но! Que faire?[38] Годы берут свое...
—Ах, Анатоль, вы опять напрашиваетесь на комплимент? -промурлыкала низким, завлекающим голоском сероглазка.
—Ксюша, ты вечно мне льстишь! -улыбнулся Су-ворцев. -Впрочем, пока у меня остался мой язык или хотя бы один палец... Vous me comprenez, le monsieur?3
—Ах, эти французы -такие забавники... -мечтательно протянула Ксюша.
Я на это только и смог, что густо покраснеть.
—Ах, ах, смотри, Анатоль, наш милый гость смущается... разве он не прелесть? -зааплодировала Ксения. -Этакая провинциальная непосредственность и нравственная чистота... так бы его и съела!
—Женка, не дури! -шутливо погрозил баловнице Суворцев. -Хватит уже фраппировать молодого человека! Короче, мы с супругой сразу же после венчания порешили так: я ей даю определенную свободу, в некотором смысле...
—Но, сударь, увы! -грустно вздохнула сероглаз-ка и продолжила: -Вы не представляете, как же мне трудно этой свободой оказалось воспользоваться... Ни одного стоящего мужика вокруг! Сплошь одни pеdеraste! А те, остальные -просто глупые и грубые животные... Кроме того, вы же понимаете -я обязана дорожить добрым именем моего супруга! Как же я могу его опозорить, связав его имя, которое я ношу, с именем человека недостойного? Ведь, согласитесь, это было бы подлостью? Поэтому я не могу ложиться под любого тупого, грязного самца! -И Ксюша строго и серьезно посмотрела на меня своими честными серыми глазами.
