Взрывы прозвучали слабо, просто незначительно после рева артиллерийской подготовки. Плинников надеялся, что его слух восстановится.
— Наводчик, пройдись еще раз пулеметом. Механик, назад, десять метров.
— Я ничего не вижу.
— Просто назад, черт тебя подери. Живо!
Лязгнула коробка передач, гусеницы выбросили фонтаны грязи в сторону мертвых и умирающих.
— Механик, стоп. Белонов, я выхожу. Прикрывай.
Он сейчас отдал бы что угодно за то, чтобы отправить на разведку десант. Но такова была цена за ошибки системы. Чего хотелось ему, никого не волновало. Он ощущал, что двигается очень, очень быстро, как будто энергия могла позволить ему перепрыгнуть через деревья, но когда он взял автомат, руки задрожали.
Он не стал раскладывать приклад. Даже вставить новый магазин было проблематично.
Ему показалось, что потребовалось необычайно много времени, чтобы выбраться из башни. От напряжения ощущалась каждая секунда.
Он поднял ноги, как только мог развел их в стороны и соскользнул вниз по низкому борту башни, сев на крышу машины, спрыгнул в грязь и пригнулся рядом с бортом. Гусеницы и опорные катки были забиты огромными комьями грязи.
Проверил тыл.
Ничего. Лес. Пустая дорога.
Впереди горели маленькие командные автомобили. У колеса одного темным пятном лежал труп водителя. Между своей машиной и уничтоженными вражескими бронемашинами, Плинников заметил три лежавших на земле тела вражеских солдат. Один из них еще слабо дергался. Никто не издавал никаких звуков. Еще один убитый лежал лицом вниз на аппарели одной из бронемашин, а последний — гранатометчик — был пригвожден к дереву пулеметной очередью. Сейчас он едва ли напоминал человека.
Машина, пытавшаяся сбежать, горела. На металлических бортах плясали отсветы. Судя по типу и маркировке, она была голландской. Плинников двинулся вперед, стараясь держаться от нее подальше.
Двигатель одной из командных бронемашин все еще работал. На обоих была маркировка Бундесвера. Большинство солдат так же были в немецкой форме. Укрываясь в кустах, Плинников обошел спереди машину с работающим двигателем. Так тщательно, как только позволяли нервы, он двинулся к корме вражеской машины.
Он остановился у мокрого борта машины, ощущая вибрацию работающего двигателя. За его ворчанием на холостых оборотах, Плинников услышал торопливо повторяемые по рации слова. Он подумал, что кто-то вызывал только что уничтоженный пост.
Кто-то застонал, издав звук, похожий на храп. Затем снова стало тихо.
Плинников глубоко вдохнул. Ему был чертовски страшно. Он не мог понять, зачем все это делает. Ему хотелось быть где угодно, только не здесь. Он снова посмотрел на изуродованное тело гранатометчика.
Так или иначе, раньше это все было игрой. Смелой игрой в марш-бросок под огнем артиллерии. Если бы его «поймали» он бы просто выбыл из игры. Но человек, распростертый у дерева, выбыл из игры навсегда. Плинников долго смотрел на небольшой черно-красно-желтый флажок на задней части борта машины, словно это могло дать какие-то ответы.
Плинников в последний раз глубоко вздохнул, пытаясь взять под контроль желудок. Он крепко сжал автомат и выскочил из-за борта машины на откинутую аппарель.
Он забыл о лежавшем на аппарели убитом. Он споткнулся о труп и упал всем телом, разбив локоть. При падении его лицо оказалось совсем рядом с ухом убитого и в мгновение паралича, Плинников с ужасом ощутил контрастирующее с холодом дождя остаточное тепло тела. У убитого были крашеные белые волосы, смешивающиеся у затылка с коротко подстриженными черными. Плинников с противоестественной ясностью заметил красные капли крови на его шее.
Как только мог, он оттолкнулся от убитого и повернулся так, чтобы иметь возможность выстрелить из автомата в десантное отделение машины. Но он понимал, что все, кто мог стрелять, уже были мертвы.
Внутри машины было настоящее рагу из тел. Убитые лежали вперемешку, как будто они отплясывали пьяными, а потом свалились без сил. Десантное отделение было залито кровью, заполнено ошметками внутренностей, костей и обрывками грязной формы. Плинников понял, в чем дело. Некоторые снаряды пробивали броню машины, но не имея силы, чтобы пройти навылет, рикошетили, метались по десантному отделению, калеча и убивая всех, кто там находился.
В стоящей напротив машине, мертвый радист распластался над своими блокнотами. Микрофон безвольно болтался на шнуре. По радио, голос на иностранном языке все еще продолжал запрашивать мертвых.
Плинников ощутил приступ рвоты. Он попытался, следуя элементарным рефлексам, отойти к деревьям, но опять наткнулся на лежавшего на аппарели убитого и его вырвало прямо ему на спину. Глянув на свою рвоту, Плинников запаниковал, увидев на своей форме кровь, но потом понял, что измазался ею, упав на убитого — мужчину средних лет.
Плинников ощущал себя потерянным. Кислота жгла пустой желудок. Сердце бешено колотилось. Он ошарашено смотрел на стекающую по откинутой аппарели рвоту.
Ему хотелось быть дома, в безопасности и никогда не видеть ни войны, ни чего-либо, связанного с армией.
Он вытер губы, размышляя, видели ли члены его экипажа этот маленький спектакль. От привкуса рвоты во рту опять засвербело.
Плинников запоздало понял, что ошарашенный солдат, поднявший руки, хотел сдаться и было неправильно его убивать. Но в горячке боя ему просто не приходило в голову делать что-либо, кроме как стрелять во все, что видел.
Снова зазвучал голос по рации. Плинникову показалось, что в нем послышались умоляющие нотки.
Неожиданно он напрягся. Он увидел серебряные значки на погонах лежавшего на аппарели убитого. Это был командный пункт. Здесь будут документы. Карты. Данные о системе радиосвязи.
Желудок опять скрутило, но Плинников принялся за свою работу.
* * *
Старший лейтенант Филов не понял, что произошло, пока не стало слишком поздно. Он провел свою танковую роту через дымовую завесу, они двигались вперед на боевой скорости в положенном порядке, несмотря на некоторую нервозность. А потом танки начали увязать в том, что казалось самым обычным полем.
Разведка не сообщила о каких-либо препятствиях. Но его командирский танк увяз по самую башню и ни один другой не мог помочь ему выбраться. Все попытки приводили только к тому, что они еще больше увязали в раскисшей земле.
Вся рота увязла в жалкой пародии на боевой строй.
Филов попытался связаться с батальоном и запросить постановку дополнительной дымовой завесы и эвакуационные машины. Но дым начал рассеиваться прежде, чем он смог наладить связь. Эфир заполоняли далекие голоса.
