— Ты его там бросила? Когда купалась?
Я готов бежать вдоль берега как угодно далеко, чтобы делать что-то, а не смотреть вот так беспомощно. Какой это святой согревал прокаженных своим телом? Но у прокаженных так вот болит каждая ворсинка на теле?..
А на меня смотрят непонимающе: почему я не рядом, а где-то, когда Ей плохо, так плохо?
— Мамочка! — Нет, глаза не узнающие, не меня они сейчас видят. — Мне холодно, холодно же, мамочка!
Обида, слезы капризно-детские в голосе.
И снова я увидел птиц, черная полоска их возвращается все таким же вертикально летящим копьем. А навстречу птицам на наш берег, к острову со стороны черно вздувшегося океана все стремительнее надвигается, охватывает, сжимает оставшееся и все уменьшающееся пространство испещренная змеями-молниями стена мрака — ее догоняет идущий откуда-то из самой глубины грозный, нарастающий, неправдоподобный гром, каменный рев, будто там перемалывают горы…
Каждая трубка-косточка в моем теле отозвалась жалобным звуком-эхом, руки, ноги органно-протяжно загудели, загудели, И вдруг все тело взвыло пронзительной сиреной ужаса, заглушая рев крошащихся гор. Я упал возле Нее, но все пытаюсь Ее глаза задержать на себе, увести от сжимающегося ядерного смерча, чтобы Она не видела ничего, а только мои слова слышала:
— Это только кажется… милая, любимая, все вернется, все, все…
E = mc2.
Альберт Эйнштейн.
…Три лучика: и сорвавшийся с наддымного неба, и вынырнувший из-под толщи вспученного черного океана, и выскользнувший из-за ржавой бункерной двери, — с немыслимой случайной точностью пересеклись, встретились. И на миллиардную долю секунды обозначился на этом перекрестке безнадежности узелок света, экранчик тройной, утроенной памяти. Земной, последней. Лучики потрепетала, помедлили в бесконечном холоде Вселенной, держась сколько смогли, как мотыльки, друг за дружку. И распались. Но Вселенная все же успела услышать что-то такое, по чему будет тосковать, сама не сознавая…
Исчезли последние свидетели собственной трагедии, и она тотчас перестала быть трагедией и стала рутинным физическим процессом превращения, энтропического падения энергии в ничтожно малом уголке Вселенной.
Свет погас, опустели и сцена и зрительный зал. Но никому не слышный, никем не произносимый голос, как эхо о стены, как залетевшая в помещение испуганная птица, бился о прошлое, о будущее: «Солнышко… любимая… весна моя… все будет хорошо, все, все будет!..»
1982–1986.
На солнце загляделся я,
И солнце очи ослепило.
Максим Богданович, «Триолет».
Вышли мы на луг, где холодит роса,
Где по ногам стегает нас травы нахлест —
Острая еще здесь не прошлась коса,
Еще цветов кругом, как ночью в небе звезд.
Янка Купала, «Она и я».
Перевод с белорусского здесь и дальше Н. Кислика.
Мой дорогой (англ.).
Милый, самый-самый! (Итал.)
Как мне пройти к дороге? Я заплачу. (Англ.)
Я бы хотел купить сувенир (фр.).
Руки вверх! (Нем. и польск.) Открываю огонь! (Англ.)
Где бы я мог приятно провести вечер? (Фр.)
Раем на земле нам показался сад,
Я в саду — Адам, она в нем — Ева,
А весенний ветер был и бог и сват,
И ветвями нас венчало древо.
Янка Купала, «Она и я».
Хозяйкой будь в моем дому отныне —
Нет больше никого в моей судьбе;
Сядь в красный угол свой, моя богиня,
Мы будем думу думать о себе.
Янка Купала, «Она и я».
Ноги у обоих подкосились враз,
Слились уста, и руки сплелись в венок живой,
Пламенем мгновенным охватило нас,
С солнцем мы смешались, с цветами, с травой.
Янка Купала, «Она и я».
Милый! Любовь моя! (Итал.)
Любимая! (Англ.)
Сокровище мое! (Итал.)
Малышка! (Исп.)
Милая пчелка! (Амер.)
Девочка! (Шотл.)
Глупышка! (Англ.)
Милая! (Итал.)
Детка! (Фр.)
Мое сокровище! (Нем.)
Глупыш (итал.).
Мальчик мой! Любовь моя! (Итал.)
