Поняв, что это не шутка и не розыгрыш, Саша откинул одеяло и кинулся к окну, за которым понемногу занималось нездоровое красное зарево. Но Деревянко опередил его, повис на плечах и повалил на пол, заставив пребольно садануться локтями и коленями о бетонный пол, лишь в эстетических целях прикрытый легкой камышовой циновкой, – о таком изыске, как дощатый пол или паркет, тут, наверное, и не слыхали.
– Вы с ума сошли… – начал Бежецкий яростно, но, осыпанный осколками вылетевшего стекла, осекся. – Что это?
– Снайпер, мать вашу!.. Если бы я не успел – получили бы дырку меж глаз!
– Спасибо…
– Рано благодарить! Одежду, оружие в охапку и ползком – вниз! Не дай бог ракеты в дело пойдут – изжарят нас тут, как пулярок!
Вот тут-то Александр и возблагодарил преподавателей в училище, гонявших их, мальчишек, до седьмого пота, заставляя ползать по-пластунски так, чтобы ни одна часть тела не становилась желанной мишенью для гипотетического снайпера. В том числе – и по пересеченной местности. Вроде лестницы.
– Голову ниже! – рявкнул прапорщик, и Бежецкий запоздало услышал зыкнувший рикошет – невидимый снайпер держал под прицелом не только окна.
Вот наконец и улица.
– Не отсвечивайте своим исподним, – прошипел прапорщик, отталкивая молодого человека ближе к стене. – Здесь вроде бы мертвая зона, но все-таки.
– Холодно… – пробормотал Саша, ежась под порывами ледяного ветра: зима, она и в Афганистане зима.
– Ничего. В следующий раз будете шустрее, – успокоил его Деревянко. – Насморк, он лучше дырки в голове. А на будущее помните – одежду и оружие нужно держать под рукой…
Во двор, пятясь задом, вполз бронированный вездеход на огромных рубчатых колесах, поворочал из стороны в сторону крошечной башенкой и выплюнул басовитую очередь куда-то в сторону гор. Еще и еще одну. Ему откликнулся пулемет где-то неподалеку, взмыли осветительные ракеты, превратившие все вокруг в плоскую черно-белую картинку…
– Все, – буркнул прапорщик, поднимаясь на ноги, отряхиваясь и протягивая шершавую ладонь Александру. – Кажется, пронесло…
– А снайпер?
– Он профессионал, поручик, а не самоубийца. Сейчас склоны из десятков стволов утюжат – ему и головы не высунуть. Бог даст – обошлось на сегодня…
Увы, не обошлось.
Получасом позже, под истошный женский вой, из соседнего дома вынесли покрытые простыней носилки и запихали в санитарный фургончик.
– Как ваше здоровье, Александр Павлович? – подошел к офицерам полковник Седых.
– Спасибо, хорошо… – растерянно ответил Саша, уже успевший переодеться, но все равно не попадавший зубом на зуб, не то от холода, не то – от волнения.
– Рад за вас. Однако рекомендую вам как-нибудь забежать ко мне. Тут, в горах, нужно следить за здоровьем особенно пристально. Послушаю вас, померю давление…
– А кто это, господин полковник? – кивнул юноша на трогающийся с места фургончик.
– Я же просил вас Саша: без чинов. Забыли?
– Простите…
– А бедняга не наш, к счастью. Перс из их коммерческого представительства. Вероятно, подошел к окну.
– Убит?
– Снесло пулей полчерепа, – хмыкнул медик. – Какое уж тут…
Александр почувствовал, что его прошиб холодный пот.
«Вот тебе и первая же пуля… – подумал он потрясенно, поняв, что легко мог составить компанию несчастному персу. – Вот тебе и…»
– Не тушуйтесь, Саша, – заметил его состояние Иннокентий Порфирьевич. – Судьба – индейка: далеко не каждому «везет» подобным образом.
– Да он тоже хотел к окну подскочить, – хмыкнул беспардонный прапорщик. – Еле оттащил!
– Да? Крайне неосмотрительно! Но в любом случае… С боевым крещением вас, сударь!..
Зажигать свет прапорщик настоятельно не советовал, но Саша до утра так и не смог сомкнуть глаз. Отчасти – из-за стоящей перед глазами картинки с воющей простоволосой женщиной, которую деликатно оттаскивали от накрытых простыней носилок, отчасти – от холодного ветра, задувающего из кое-как заткнутой всяким тряпьем разбитой створки окна.
И лишь когда в комнате стало достаточно светло, молодой человек ножом выковырнул из стены чуть смятую остроконечную пулю в латунной оболочке длиной чуть ли не с большой палец руки.
«Надо будет сохранить, – подумал он, тщательно припрятывая смертоносный кусочек металла, сегодня обошедший его стороной. – Талисман сделаю…»
– Увы, мы не можем пока здесь, в Кабуле, иметь полноценный храм, – извиняющимся тоном прошептал кто-то над ухом у Александра. – Афганистан – магометанская страна, и ее владыка настроен очень резко к христианству в любом его проявлении. Но против небольшой церкви здесь, в посольстве, не возражает… Знаете, как у них это бывает? Если водку наливать из чайника…
– Имейте совесть, господин советник! – зашипел кто-то над другим ухом. – До конца службы минуты остались! Давайте не будем портить друг другу праздник…
– Нет, это вы…
Саша не вслушивался в перепалку за своей спиной, ловя последние слова рождественской службы, которую здесь, в зале посольства Российской Империи, тесноватом из-за десятков набившихся сюда людей – офицеров и чиновников, дам и мужчин, русских, армян, грузин, – вел молодой священник с едва-едва пробивающейся на румяном лице русой бородкой. Отец Михаил. Тот самый, с которым Бежецкий летел сюда одним рейсом.
– Аминь, – произнес священник и склонил голову.
Люди за Сашиной спиной облегченно задвигались, принялись переговариваться, самые нетерпеливые осторожно попятились к выходу… Совсем рядом были накрыты праздничные столы, и запах деликатесных яств доносился сюда, кощунственно перебивая аромат ладана. И поручик с раскаянием подумал, что христианская благость в его душе куда-то улетучивается, вытесняемая вполне земным. Мыслями о праздничном меню, например. Или о молодой стройной блондинке в нескольких шагах от него…
«Недалеко же вы, поручик, – явственно услышал он насмешливый дедушкин голос, – ушли от маленького Саши Бежецкого…»
И дедушка, как всегда, был прав…
– Поручик! – вывел молодого человека из задумчивости голос штабс-капитана Нефедова. – Вы намерены здесь простоять всю ночь? Религиозное рвение, конечно, похвально, но мы, люди служивые, как вам известно, Святым Синодом и повелением Государя освобождены от многих условностей. К тому же гости уже рассаживаются, и мы можем остаться не у дел.
– Да-да, – спохватился Александр. – Я уже иду…
Он перекрестился на лик Спасителя, сурово глядящий на него со стены импровизированного храма, и поспешил за облаченным в парадный мундир штабс-капитаном, весело раскланивающимся направо и налево со знакомыми. А в знакомых у него числилась, видимо, вся не слишком многочисленная русская колония в Кабуле. Без различия чинов и пола.
– О! Еланцев, какая встреча! – крепко пожал он руку облаченному в пехотный мундир шатену среднего роста с хитроватым улыбчивым лицом. – Какими судьбами? Ты же сослан в свой Кандагар навечно! Или господин Мещеряков ради Рождества Христова объявил амнистию?
– Примерно так, Сережа, – улыбнулся поручик так обаятельно, что Саша почувствовал к этому незнакомому человеку мгновенную симпатию. – Рота моя отличилась намедни, и старик смягчился. К тому же все равно скоро сменяться, и для нас сделали поблажку.
– Как там перевалы?
– Обычно, – пожал широкими плечами офицер. – Замело снегом, едва пробились. Хорошо попутная колонна на Кабул подвернулась. А то сидели бы до Нового года, если не до Крещения.
– Повезло… Вам, конечно, несменной команде.
– Это точно. А что это, скажи-ка мне, друг, за свежее лицо? – стрельнул быстрым глазом на Александра поручик. – Что-то не припомню…
– А-а-а! Прошу любить и жаловать: поручик Бежецкий Александр Павлович. Граф и вчерашний гвардеец. К нам сюда – за боевым опытом и романтикой. А это, Саша, легендарный наш Герман Еланцев – герой, сорвиголова и гроза дамского общества по обе стороны границы.
Саша вспомнил гуляющие в офицерском кругу анекдоты, центральным персонажем которых непременно являлся некий поручик Еланцев, и протянул руку, пожатую охотно, но не без некоторой вальяжности.
– Очень приятно, поручик.
– Взаимно, поручик.
– Ну, вот и познакомились, – приобнял обоих за плечи штабс-капитан и увлек к столам, за которыми действительно оставалось не так уж и много свободных мест. – А теперь не грех и скрепить сие дело бокальчиком чего-нибудь покрепче…
* * *
Офицеры все-таки немного опоздали, и мест рядом уже не оказалось. Только два напротив друг друга.
– Хм-м, – почесал в затылке Нефедов. – Кто где сядет, господа?
– Мне, в принципе, все равно, – улыбнулся Еланцев. – Я намерен сегодня в любом обществе отъесться за все недели сухого пайка и напиться до положения риз. А вы, поручик?
– Штабс-капитан, душка! – раздался с другого конца стола капризный женский голос. – Идемте к нам! Мы для вас заняли место.
