твой болотник, я не путаю?
Я так разозлился, что не сразу ответил князю.
— Оттуда.
— А это, выходит, Хворобы родная деревня. Ну что — присмотришь за боярином, пока свои дела решать будешь?
— А у Добрыни Иваныча в Лопухинке дела? — встрял в разговор Хвороба. — Так я помогу! Я там всех знаю, и меня все знают. Принесу ещё пользу княжеству. Может, в последний раз!
— Вот и хорошо, — кивнул князь Всеволод. — Значит, поедешь в свою Лопухинку, и сиди там тихо, как мышь, пока я не решу, что с тобой делать. А Немой... а Добрыня Иванович присмотрит за тобой.
Не, бля! Так не пойдёт!
— А мне-то это на хера? — удивился я. — Хвороба Аксюту послал? Аксюта стрелял? Княжича ранил, твоего коня убил. Да и у меня стрела рядом с ухом свистнула. Какая Лопухинка, князь? А если он сбежит? Я за ним по тамошним болотам бегать буду?
Лицо Хворобы перекосила злобная гримаса.
— А что ты предлагаешь? — спросил меня Всеволод.
— В темницу его, к Никите Ильичу. Там камера удобная — с лежанкой. Пусть старые косточки погреет, о душе подумает.
— Боярина в темницу?! — подскочит с лавки Хвороба.
— А хер ли такого? — спросил я. — Там демоны сидят и не песдят. Да и я посидел в своё время, недолго, правда. Кормят там хорошо. Компанию себе найдёшь.
Хвороба молча сверлил взглядом князя Всеволода. Сухие пальцы рук сжимали посох, словно хотели его задушить.
— Если я невиновным в тюрьме умру — это на твоей совести будет, князь! — прошипел он.
— Ну, так-то да, — нерешительно сказал Всеволод.
— Да пусть на моей будет — предложил я. — Не рассыплюсь. А если сомневаешься, что с Хворобой делать — давай Сытина спросим. Мы, вроде, так с тобой договаривались.
— Да что там спрашивать! — отмахнулся князь Всеволод. — Понятно, что тут он тебя поддержит. Не поедешь ты в деревню, Хвороба! Ну, ничего! Я тебе пряников в темницу пришлю к чаю. Эй, стража! Отведите боярина Хворобу к Никите Ильичу!
Охранники от дверей двинулись к боярину.
— Прочь! — замахнулся на них посохом Хвороба. — Не трогайте! Нельзя мне в темницу!
— Это ещё почему? — удивился я.
— Пойдём, боярин! — негромко сказал один из стражников. — Княжья воля, не сопротивляйся.
Мне показалось, что Хвороба сейчас кинется в драку. Но старый боярин сдержался.
— Ладно! Грех на душу берёте! Князья!
Последнее слово он выплюнул так, словно козлами нас обозвал. А затем боярина Хворобу увели в темницу.
***
— Ну, с этим разобрались! — обрадовался князь Всеволод. — Можно и пообедать! Немой, ты останешься? Жареные тетерева будут, и копчёного сига повар обещал! Вина выпьем, а?
Конечно, останусь! Не всё же Сытина объедать!
Я кивнул.
— А после обеда поедем — я тебе участок под терем покажу! Не откладывай — делай фундамент до морозов! А зимой плотники терем поставят.
— Спасибо, князь!
— Вот и хорошо!
Князь Всеволод поднялся с трона, пошевелил плечами.
— Не могу долго сидеть — затекает всё. Бояре! Свободны! Идите по домам!
Бояре неторопливо поднялись с лавок, поклонились и по очереди потянулись к дверям.
— Никодимыч! Свободен! — обратился князь в старому боярину, который задремал в дальнем углу зала, прислонившись к стене.
Боярин не шевелился.
— Вот старый пень! Совсем оглох!
Князь подошёл к боярину и тряхнул его за худое плечо. Боярин молча повалился на пол, задрав седую бороду. Я увидел обтянутый сухой кожей череп мертвеца.
Рано утром мы с Прошкой и Джанибеком выехали в Лопухинку. Болотник от лошади отказался.
— Мне пешком привычнее, — смущённо объяснил он. — Где полем пройду, где лесом, а где — болотом. А возле Лопухинки уже вас и встречу. Там мост через мой ручей будет — мимо не проедете.
С этими словами он потрепал по шее шейлуньского червяка, который вылез из-под земли поглазеть на наши сборы. Червяк обнюхал болотника и потёрся о его ногу.
Ну и сторож, бля!
Мыш собрался с нами.
— Перемена мест способствует развитию личности, — объяснил он, привычно надевая на голову чайное ситечко. — Да и родню в Лопухинке надо проведать.
— Мыш, — спросил я. — А есть такие места, где у тебя нет родни?
Мыш задумался.
— Мир огромен, — наконец, ответил он. — Вполне вероятно, что в нём найдутся уголки, где ещё не ступала мышиная лапа.
Сытин отсыпался. Накануне он перевернул вверх тормашками весь княжеский терем, разыскивая мару, которая сожрала боярина прямо на глазах у князя.
От моей помощи Сытин отказался.
— Вали домой и собирайся в Лопухинку, — сказал он. — Чует моё сердце — Хвороба неспроста так рвался туда. Разнюхай всё, как следует и выясни — что там понадобилось Хворобе.
Сам Хвороба мирно сидел в камере у Никиты Ильича по соседству с демонами. Сытин велел ни под каким предлогом не выпускать его из темницы.
— Даже если сдохнет — труп из камеры до моего прихода не выносить!
Но, по словам Никиты Ильича, Хвороба был живёхонек. И даже пил чай с пряниками, которые прислал ему князь Всеволод.
Очередную тему для догадок подкинул Гиппократ Поликарпыч. Рассматривая труп боярина Никодимыча, он между делом сказал Сытину:
— Выпотрошил я вашу самочку. Любопытный экземпляр.
— Какую самочку? — не понял Сытин.
— Летучую мышь, которую вы привезли. Мару, или как ты сказал, Вася?
— Гиппократ Поликарпыч! Какая, на хер, самочка? Это нежить! Она на моих глазах бесплотным облачком витала, — изумился Сытин.
— Не знаю, чем она витала, — возразил Гиппократ Поликарпыч. — Но яйцеклад и всё, что к нему полагается, у неё есть. Кстати, это не летучая мышь. Скорее, что-то среднее между птицей и ящерицей.
— Охренеть! — хором сказали мы с Сытиным. — Получается, эта тварь ещё и яйца где-то могла отложить?
— Запросто! — ободрил нас доктор, поправляя очки.
Мы выехали через западные ворота, ведущие к реке. Спускаясь по крутой тропинке к плавучему мосту, я оглянулся на участок, который подогнал мне князь.
Место, и впрямь, было хорошее. Крутой обрыв, с которого видна широкая серебристая полоса реки. Слева — простор Ильменя. За рекой — поля и дремучий еловый бор, в который
