горсти. Всё, что оставалось в коробке. Действительно, отличные конфеты у посла. В магазине, даже в «Елисеевском» — не то.
Совсем не то.
Миколчук и остальные смотрели на меня с осторожностью, верно, гадали, о чем я говорил с послом. Но я рассеивать надежды, сомнения, или даже опасения не стал. Я тоже могу изображать из себя причастным высших тайн.
И мы поехали в королевский парк, где я гулял перед партией. Вернее, сидел на скамейках. Похожу, посижу. Потом опять похожу и посижу. Ну, а что ещё можно делать в чужой стране, в окружении чужих, в общем-то, людей? Сидел и читал попеременно то немецкую, то шведскую версию «Террористов», но порциями гомеопатическими. Абзац туда, абзац сюда. Десять минут размышляю. Или даже подрёмываю, если солнце вдруг пробивается сквозь тучки, и начинает греть.
Потом вернулись в отельчик, он рядом, в десяти минутах неспешной ходьбы.
Я отдыхаю. Полчаса лежу на кровати. Не сон, не явь. Пограничное состояние. Встаю, одеваюсь, смотрюсь в зеркало. Я, или не я?
Я!
И мы опять вшестером идём в королевский дворец, в котором для игры выделен вполне симпатичный зал.
Лукавит монархия, заигрывает с народом. Вот и во дворце то экскурсии, то выставки, то, вот как сейчас, шахматныйматч. Что не отменяет кастовости капиталистического общества ни на один дюйм.
Но народу всё же приятно — во дворце! И рассказывают друг другу, как в позапрошлую пятницу незнамо какого года тетушка соседа встретили короля, Карла Шестнадцатого Густава, который, как обыкновенный человек, гулял по саду безо всякой охраны.
Может, и гулял.
У нас тоже было время, когда монархи запросто расхаживали по улицам, заглядывали в Летний Сад и делали выговор няньке Пушкина за неправильное воспитание ребёнка. Но сейчас — совсем-совсем другое время. Сейчас у нас власть народа, никаких царей, королей и герцогов в Летнем Саду не увидеть. Ну, разве что кто-нибудь иностранный приедет с официальным или неофициальным визитом, тогда да, пусть гуляет.
Но Пушкина он не встретит.
У входа во дворец нашу процессию фотографировали и со вспышками, и без, но мы на провокации не поддавались, шли себе чинно и с достоинством, как и полагается советским людям. Вреда от вспышек днем никаких, особенно если на них не смотреть. А вот внутри, в помещении, могут слепить, и Фишер правильно делает, что борется с фотографами во время игры. Их и перед игрой не след пускать, но как не пускать, публике нужны фотографии в газетах. А мы играемна публику и ради публики. Без публики цена нам грош, и даже меньше. Ради публики я и одеваюсь как записной франт, и веду себя соответственно, создавая образ Нового Советского Парня — уверенного, свободного человека, не стесняющегося ни своей одежды, ни своих зубов, ни мыслей, ни поступков. И сопровождающая команда мне не мешает, напротив, создаёт необходимый контраст. На её фоне я особенный, мне хочется подражать. Важно, чтобы подражать хотел не только замордованные капиталистическим трудом пролетарии, но и мелкие буржуа, те, кто составляют большинство в современном капиталистическом обществе. Радостями комсомольской стройки, коммунистическими субботниками и месячниками ударных полевых работ на картошке их не проймешь, они такого счастья не поймут. А вот модный костюм, широкая улыбка, свободное общение и, особенно, крупные призовые — это да, это они оценят. Как? При коммунизме так можно? В самом деле? Хотим в коммунизм!
Понятно, что запросто никто их в коммунизм не пустит. Но они будут читать «Поиск-Европу» и голосовать за коммунистическую партию. Пусть не все, пусть только пять процентов, но и это — дело, ради которого стоит носить шелковые рубахи от Фиончетте. Тут пять процентов, там три, там две — глядишь, партия уже и в парламенте, и с трибун агитирует за политику мира и созидания, за сближение с Советским Союзом!
Мдя…
Ларсен — типичный представитель мира мелких буржуа: умный, добрый, работящий, талантливый, но без четких социальных ориентиров его шахматный талант раскрыться полностью не смог. Я ему ещё в Пустыне говорил, что умеренные занятия физкультурой нам, шахматистам, идут на пользу, но он к моим словам отнесся снисходительно, мол, жизнь коротка, не стоит тратить её на дрыгоножество. Ладно, я, но неужели в Дании нет специалистов по спортивной медицине? Есть. Но мир капитала запросто секретов не раскрывает и бескорыстной помощи не оказывает. Даже своим.
В отличие от.
Сегодня Ларсен ушел в сицилианскую защиту, вариант дракона. Я играл напористо, атаковал и тут и там — и заатаковался. Ларсен отбил мои наскоки, и к откладыванию я оказался без двух пешек.
Увы мне, увы.
А публика радовалась: наконец-то! Наконец-то непробиваемый русский проигрывает, и кому, скандинаву! Ура!
Радовалась, и шла пить на радостях пиво. У них тут пиво хорошее — так говорят. Я во время матча спиртного не пью, а остальные себе позволяют кружечку — другую. Когда же не позволить, как не сейчас? Наше советское пиво, это незабываемое, да, но нужно же для сравнения попробовать и другое.
— Что же это вы, Михаил Владленович, — с деланным сочувствием спросил Миколчук.
— Я ничего. Устал. Думаю, мероприятие в посольстве слишком взволновало меня. В игровой день нужно на игру настраиваться. А мероприятие устраивать в выходные дни
— У вас все выходные в будние дни (вот уже и «у вас», дистанцируется!), а в будние дни в посольстве все заняты, знаете ли.
— Знаю. Кстати, а где господин Дурной Глаз?
«Дурным глазом» шведские газеты прозвали Фролова, который обыкновенно садился поближе к сцене и пялился на нас, посылая мне лучи силы, а Ларсену — лучи смерти. Ну, так писала желтая пресса. Ларсен на это лишь усмехается, а ведь другой мог и бы и протесты подавать, скандалы закатывать.
— Живот схватило у Фролова. Съел что-то не то, — ответил Миколчук. — С середины игры и сорвался в туалет. А потом вы пешки стали терять. Сначала одну, потом другую.
— Не терял, а жертвовал, — парировал я, хотя на самом деле отдал пешки даром. — Но ели мы одинаково, в одном месте, а неполадки у одного Фролова. Бывает, конечно…
Мы стояли в холле, пора бы и уходить, однако Фролова всё не было, и не было.
Миколчук колебался. Самым молодым среди нас был Нигматов, но после покупки Нордибеком спортивного «Вольво» его место в таблице Миколчука взлетело до небес. Кудряшова? Миколчук, уже пытался пару раз загрузить его мелкими поручениями, но я сказал, что Антон — мой тренер, сделав упор на слове «мой». Миколчук и отстал. Геллер? Ну, это вовсе никуда не годится,
