— Размечтался! — хмыкнул Гичи Вапе. — У нас рохля в председателях, вот и получаем вместо ссуды тёплые слова и наилучшие пожелания. А откуда у бурлаковцев деньги… болтают разное. В основном, одобрительно. Дескать, грабит Империю.
— Её можно, — кивнул Громовой Камень. — И нужно.
— Да, жалко, что наш Совет не успел присоединиться, но тут уж… кто за трофеями не успел, тот и опоздал. Ладно, это в сторону, так вот, которые едут через его комитет, это интегрированные одиночки, до нас они не доезжают.
— Так ты ж сам говоришь, интегрированные, мы им не нужны.
— А они нам? И ещё. Мы им нужны, а что они этого ещё не поняли… Ну, так это и будет твоей работой.
Громовой Камень медленно, но уверенно кивнул.
— Понял. И куда мне ехать? В Кратово?
— Там уже всё есть. Но нам на уровне, — Гичи Вапе ткнул пальцем в потолок, — удалось договориться о шауни, как о втором иностранном по желанию. Первым оставляют английский, мало ли что, а шауни внесли в перечень вторых. Как узнали, многие и с той стороны, и от нас поехали в Ижорский Пояс. И ещё поедут. Там стройки, заводы… А точнее скажут в Ижорске. Ну?
— Не нукай, не запряг, — ответил по-русски Громовой Камень и рассмеялся. — Слушай, а если б ты не встретил меня?
— Я бы приехал к тебе в стойбище, — твёрдо ответил Гичи Вапе и упрямо повторил: — Ну?
— Без «ну», комбат, — Громовой Камень шевельнул плечами, намекая на стойку «смирно». — Приказы не обсуждают.
— Я не могу тебе приказывать, — тихо сказал Гичи Вапе.
— Ну, это я сам решаю, — отмахнулся Громовой Камень. — А Ижорский Пояс… смутно что-то. Он далеко?
— Смотря откуда, — улыбнулся Гичи Вапе. — Ну что, пойдём оформляться?
— Пошли, — кивнул Громовой Камень, гася окурок и подтягивая к себе палку.
Своего комбата он мог не стесняться: хоть не воевали вместе, но в одном госпитале лежали, а что Гичи Вапе из настоящих шеванезов, и его род был в числе тех пяти первых, что спасаясь от резерваций, ещё до Империи, будь она проклята, ушёл в Россию и обосновался на великой Равнине, а он сам — шеванез по названию, его род пришёл гораздо позже и получил разрешение поселиться, для них, фронтовиков, по фигу. Есть племенное родство, а есть фронтовое братство.
— Тут ведь ещё проблема, — Гичи Вапе шёл медленно, словно раздумывая, а не подстраиваясь к его шагу, — дети. Понимаешь, мы теряем детей уехавших. Приехали-то мужчины, женщин и детей в резервациях почти не оставалось, там не этноцид, геноцид шёл в полном объёме, — Громовой Камень кивнул, показывая, что знает и понимает разницу. — А здесь пошли конфликты, и многие уезжают именно из-за этого. Там они женятся на русских, и… словом, это называется оскудением генофонда.
— Ты, комбат, меня не убеждай, я всё уже понял.
Гичи Вапе кивнул и, открывая перед ним очередную дверь, тихо сказал на шауни:
— Спасибо, собрат.
Было уже совсем темно, когда Громовой Камень тяжело взобрался на высокое крыльцо дома Михаила. Оформление бумаг, как в любой канцелярии, дело не быстрое, а потом они с Гичи Вапе посидели в чайной, а ещё потом он зашёл к Веронике Львовне, поговорил о прошлом и проконсультировался по кое-каким методическим и дидактическим вопросам. Так что и находился, и насиделся, и наговорился он сегодня досыта.
В прихожей, освещённой из кухни, он снял и повесил шинель, сел на табуретку и с натугой, но довольно удачно стащил сапоги. Выбежавшая из кухни Росинка подала ему мягкие простые мокасины и забрала на просушку портянки, а Михаил громко позвал:
— Давай, браток, как раз вовремя.
Стол был уже накрыт к ужину и… даже стопочки стояли. Громовой Камень подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо и вытерся чистеньким полотенцем, висящим рядом на гвозде.
— У меня отгул завтра, — объяснил Михаил, открывая бутылку водки. — Так что можем себе позволить.
— Давай, — согласился, усаживаясь за стол Громовой Камень. — У меня там в карманах ещё.
Михаил кивнул возившейся у печки Росинке, и та, выбежав в прихожую, тут же вернулась с двумя консервными банками.
— О! — восхитился Михаил. — Гуляем, браток!
— Гулять, так гулять, — улыбнулся Громовой Камень.
Росинка с явно привычной ловкостью открыла банки, выложила на тарелки залитых маслом и густым красно-оранжевым соусом рыбёшек и, как и вчера, села за стол.
— Ну, — Михаил разлил водку. — Не праздник, так что за знакомство и на удачу.
Они чокнулись и выпили. Громовой Камень до дна, а Михаил оставил глоток Росинке, чтоб и она отметила знакомство. Выпив, набросились на еду.
Когда утолили первый голод, Михаил жестом показал на бутылку. Дескать, по второй? Громовой Камень, отказываясь, мотнул головой, и Михаил кивнул Росинке, чтобы та убрала бутылку и стопки.
— Ну как, браток, удачно сходил?
— Да, — улыбнулся Громовой Камень. — Завтра получу подъёмные, литер и вперёд.
— С Равнины уезжаешь? — удивился Михаил. — Отпустили?
— Посылают, — поправил его Громовой Камень.
— А! — понимающе кивнул Михаил. — Ну, наше дело солдатское.
Росинка, как и вчера, ела с ними, но молчала, участвуя в разговоре только взглядом и улыбкой. Ели кашу с тушёнкой. Потом долго пили чай. И неспешно говорили о всяких житейских делах. Заработках, ценах, огородах. Войну не вспоминали. Не с чего и незачем. Не день Памяти или Победы. Вот тогда — другое дело, и четыре положенных тоста, и разговор соответствующий, а сегодня-то чего ж…
— Завтра ты как?
— Автобус в десять-десять, — улыбнулся Громовой Камень. — А канцелярия с восьми.
— Понятно, — кивнул Михаил. — Всё успеешь. Давай на боковую тогда?
— Давай, — согласился Громовой Камень.
В самом деле, день был долгим, надо отдохнуть.
Легли, как и вчера. Вытягиваясь под колючим невытертым одеялом, Громовой Камень поудобнее уложил раненую ногу и мгновенно заснул, ни о чём уже не думая.
Спал он без снов и проснулся на рассвете, как по сигналу. По-фронтовому быстро привёл себя в порядок, попрощался с Михаилом и Росинкой.
— Счастливо оставаться.
— Счастливого пути.
— Удачи тебе, браток.
— Спасибо вам за всё, — и ритуальное: — Вы остаётесь, я ухожу.
Выйдя на крыльцо, он глубоко вдохнул по-утреннему прохладный воздух — всё-таки поздняя в этом году весна, ведь май уже — и не спеша пошёл по уже знакомой дороге к центру.
«Наше дело солдатское», — сказал Михаил. Всё так, всё правильно. Он — не беглец с Равнины и не дезертир с фронта просвещения, а посланец. На него возложена, говоря высоким штилем, миссия. А по-простому, то боевое задание. Он не беглец, а кутойс — учитель. Интересно, какое племя дало это слово? От скольких племён не осталось ничего, кроме нескольких слов, непонятных имён, необъяснимых обычаев. И как Великая Равнина принимала остатки племён и просто случайно спасшихся одиночек, и они становились шеванезами, так и язык шеванезов — шауни — принял эти слова и имена. И сделал их своими. Как и множество русских слов, и даже английских. И остался собой — шауни.
А вот и канцелярия. Дохромал незаметно. Громовой Камень на секунду остановился перевести дыхание и стал взбираться на крыльцо. Отвык он за зиму в стойбище от ступенек. А всё-таки в городе лучше: сколько вчера, да и сегодня ходил, а ни разу не упал. Так, а что сначала — литер или подъёмные?
Оказалось, что и то, и другое в кассе. Конечно, сначала его немного погоняли по столам и кабинетам, но всё, что надо, он подписал, де положено, зарегистрировался, и вот — все документы и деньги на руках. И здесь он выслушал напутствия и пожелания. Всех поблагодарил, всем пожелал счастливо оставаться. Гичи Вапе не было, да он и не искал. Вчера всё обговорили. Адрес свой Гичи Вапе ему дал, чтоб если что, связаться по-быстрому, а не через Совет. Ну, всё, отрезано, пора в дорогу, а там будь что будет.
И до автовокзала Громовой Камень добрался быстро. Ну, автовокзал — это, конечно, громко сказано. Деревянный домик диспетчерской, кассы, комнаты для водителеей и зала ожидания для пассажиров. Всё маленькое, простенькое, но с табличками на шауни, красиво написанным расписанием… Словом, всё, как положено.
Кассирша была метиской. Как и большинство девушек в канцелярии Совета.
— До Кратова, — протянул он ей свой литер.
Она быстро и точно оформила ему билет.
— Уезжаете? — спросила она по-русски, возвращая ему литер.
— Да, — кивнул Громовой Камень, пряча литер в нагрудный карман гимнастёрки.
— Счастливого пути, — вздохнула она и улыбнулась. — Отправка строго по расписанию.
— Спасибо.
Громовой Камень взял и сунул в карман шинели билет, подобрал свой чемодан и пошёл к выходу.
— Фёдор, — позвала по-русски за его спиной кассирша. — Иди, отправка через три минуты.
