Всю первую неделю сентября больше, чем что-либо другое, меня волновала необходимость встречи с Хагридом и питонам. Я хотел узнать, как все произошло в тот дождливый день, и испытывал тягостное чувство из-за своего долга по отношению к змеям и нашему лесничему, а потому не стал откладывать разговор в долгий ящик и в воскресенье после обеда покинул замок, стремясь расставить все точки над i.
Погода выдалась плохой, на улице никого не было, так что я беспрепятственно добрался до берлоги Хагрида и постучал в дверь.
Со времени визита к Волдеморту мы с Хагридом не виделись и не разговаривали, но не потому, что намеренно избегали друг друга: я практически не выходил из замка, а Хагрид, как обычно, занимался своими делами в лесу и на огороде. Сейчас должен был состояться наш первый за несколько недель разговор, из-за которого я испытывал смешанные чувства. Хагрид не слишком хорошо относился к слизеринцам — я был исключением, — а теперь его недоверие подкреплялось одним из наиболее весомых аргументов нашей неблагонадежности и любви к Темной магии, хотя оправдываться за свой выбор перед ним или перед кем бы то ни было еще я не собирался даже в том случае, если бы принял сторону Темного Лорда по собственному желанию, без любезной помощи Дамблдора.
Спустя несколько секунд после моего стука дверь распахнулась, и на пороге выросла высоченная фигура Хагрида. Недолго думая, он схватил меня под руку и втащил в дом — я не успел даже поздороваться.
— Хорошо, что заглянул. Садись. — Хагрид подтолкнул меня к столу, и я решил, что раз ему есть что сказать, лучше пока держать язык за зубами. Хагрид вел себя необычайно деловито и сосредоточенно; он отогнал Клыка, обрадовавшегося моему приходу, одним махом сдвинул стоявшую на столе посуду в самый угол, едва не свалив всю ее на пол, и занял место напротив.
— Значит так, Линг, — проговорил он. — Не ты первый, не ты последний. Смириться с таким положением, конечно, непросто, но другого выхода у тебя нет. Один оборотень в Хогвартсе уже учился — его ты знаешь, это Люпин, — и ничего: водили каждое полнолуние в Визжащую хижину…
— Хагрид, ты оши…
— Ну-ка помолчи! — сурово прикрикнул на меня Хагрид. — Я вижу, языком чесать ты горазд, и лезть, куда тебя не просят, тоже! А ты хоть представляешь, что со мной было, когда я тебя под деревом нашел, всего в крови, покусанного? Решил, ты уже умер! — Хагрид стукнул кулаком по столу; посуда с грохотом подпрыгнула, а одна из пустых плошек упала на пол. — И чем ты только думал, когда в лес шел? Ты же не дурак, должен соображать, что из-за Сивого на тебя вся его шайка-лейка ополчилась!
— Да не нападал на меня оборотень! — Я, наконец, дождался момента, чтобы вставить слово. — Сейчас же полнолуние в разгаре! Будь я оборотнем, сидел бы под замком и дожидался превращения.
На этот раз Хагрид промолчал, глядя на меня подозрительно, словно ожидая, что я вот-вот перестану "отрицать" и сознаюсь, что да, меня действительно укусил оборотень, и скоро мне придется вернуться в Визжащую хижину, подальше от аппетитных первокурсников.
— Откуда все взяли, что это оборотень? — возмущенно продолжал я. — Сходил бы, в конце концов, к мадам Помфри да узнал, а то веришь всякой ерунде, честное слово…
— Так это сама Поппи и сказала, — уже с меньшим пылом ответил Хагрид. — Я тебя только принес, а она сразу и говорит — оборотень, мол, напал…
— Ну разумеется! — воскликнул я. — Вот когти, вот зубы — что еще она могла подумать? Но с тех пор неделя прошла, все уже давно выяснилось…
— Ладно, ладно, не буйствуй, — проговорил Хагрид успокаивающим тоном. — Верно ведь — раз сейчас полнолуние, ты бы сидел взаперти… Кто ж тогда тебя так отделал? Случаем не кентавры?
— Нет, не кентавры, — ответил я. — Патронус.
— Патронус? — поразился Хагрид, наверняка представив сверкающее серебристое создание, неспособное причинить вред даже своей непосредственной цели — дементорам.
— Мой патронус, — уточнил я. — Он, конечно, дрессированный, но иногда у него случаются заскоки. Я хотел потренироваться, а он вдруг словно взбесился.
Хагрид уставился на меня, как на сумасшедшего — какой нормальный колдун станет тренироваться с такой тварью? — но прежде, чем он успел выразить свои эмоции словами, я продолжил:
— Спасибо, что помог мне тогда. Не представляю, как ты меня отыскал…
— Это не я, это Клык, — проворчал Хагрид. — Мы с ним собирались до фестралов прогуляться, только в лес вошли, а он раз — и куда-то исчез. Потом лаять начал, за мной прибежал, ну и привел к тебе.
Он смолк. Уверившись, что я не оборотень, Хагрид опять замкнулся, а атмосфера в его берлоге сделалась напряженной. Очевидно, лесничему было проще воспринимать меня жертвой, имея повод и моральное право на сочувствие, нежели вернуться к осознанию того, что теперь я занимаю не сторону Дамблдора, которого Хагрид чуть ли не боготворил, а его заклятого врага.
Я попрощался, не желая ни смущать Хагрида, ни лишний раз думать о Дамблдоре, и отправился в замок, запланировав свой визит к питонам на другой день, когда окажусь в более благоприятном расположении духа. У дверей я столкнулся с Кэрроу; он куда-то спешил, натягивая на голову капюшон мантии, однако кивнул мне, здороваясь, чего прежде никогда не делал, и устремился к воротам. Я вошел в замок, значительно приободрившись — приятно было вспомнить о причинах такого внезапного, пусть неискреннего и вынужденного, потепления наших отношений.
Через два дня после выписки ко мне подошел Малфой. Был вечер; я только что поужинал, сходил к мадам Помфри за очередной баночкой мази и теперь, устроившись напротив зеркала в слизеринском туалете, размазывал по шрамам синюю жгучую субстанцию, внимательно следя, чтобы она не залезала на здоровую кожу. Увлекшись процессом, я не сразу заметил Малфоя, который вошел и остановился у дверей, ожидая, пока я закончу свою процедуру или обращу на него внимание.
— Я хотел поговорить, — сказал он после того, как понял, что его увидели. — Тогда, на собрании… — он подошел ближе, стараясь не смотреть мне на грудь. — В общем, беру свои слова назад.
Этого я никак не ожидал. Положив баночку в раковину и повернувшись к Малфою, я в недоумении спросил:
— Какие еще слова?
— Все, — кратко ответил Малфой. Выглядел он необычно подавленным. Такое странное признание далось Драко с явным трудом; извиняться за сказанное было не в его стиле, а стало быть, здесь не обошлось без внешнего давления.
— Значит, — произнес я, — "лживая демагогия" вышла тебе боком?
Малфой вскинул голову, мигом утратив показную сдержанность.
