конца двадцатого века его бы приятно удивил.
Закончив оговаривать детали, и ожидая документы на подписание, Келлер попросил называть его просто Тим, и поинтересовался, в какой области я занимаюсь аналитикой.
— Видите ли, Тим. Я изучаю геополитические процессы применительно к финансовым рынкам. В процессе изучения прихожу к выводам, позволяющим неплохо зарабатывать.
— Например?
— Например, я точно спрогнозировал дату окончания сухого закона в США. Могу вам по дружбе сообщить дату девальвации французского франка. Или дату начала второй мировой войны. Или курсы валют на ближайшее время.
— Да? И когда же во Франции девальвация?
Я помолчал.
— Девальвация будет проведена решением правительства от первого октября тридцать шестого года. Стоимость франка утвердят в 0,65-0,77 от золотого номинала, с отказом от него. В ближайшие два года официальный курс колебаться сильно не будет.
— Вы настолько уверены? Поймите меня правильно, Айвен, ваша информация выглядит несколько… эээ…
— Сомнительно? Не стесняйтесь, Тим, это моя основная проблема — убедить в стопроцентной точности того, что я говорю. Давайте так. Поскольку это у меня сейчас несколько своеобразная презентация, я вам сообщу достоверный и решающий финансовый факт ближайшего будущего. Убедившись — обращайтесь. Я недорого беру. Идет?
— Ну, давайте попробуем.
— Первого июля Германия прекратит все финансовые операции по выполнению долговых обязательств за рубежом. Кстати, имейте ввиду. В ближайшее время умрет Гинденбург. Гитлер, после плебесцита, совместит обе должности. Президента и Канцлера.
— Это невероятно!
— Господин Келлер! Мои средства у вас в банке. Я крайне заинтересован в вашем благополучии. Впрочем, я ни на чем не настаиваю. Способы коммуникаций мы обговорили. Обращайтесь.
Провожая нас к выходу, господин Келлер изо всех сил старался не показать, что его слегка заело. Как же так? Чувак походя сообщил инсайд на котором любой банк вдвое-втрое увеличит свои активы, и не рвет рубашку, ничего не требует. И можно плюнуть и забыть. Но он принес полный рюкзак мокрых денег, между делом поведав о знании даты отмены сухого закона.
— Кассир сказал, что купюры были слегка влажные.
— Где только не приходилось прятать деньги от большевиков, Тим. Вы не представляете.
Чековая книжка выглядит солидно. В кожаном переплете. Самописка с золотым пером в комплекте. Мы сидим в кафе на берегу Цюрихского озера и пьем апперетив.
— И что дальше? — Спросил Яков.
— А что ты там планировал? Прикупи еще виноградников. Замок восстанови. Я не знаю. Ты же что-то планировал? У меня единственное требование, построенный мной сортир — не сносить!
— Ну да. Нужно будет хозяйством заняться… — тоскливо это вышло у барона. Как-то ему не по себе. — А ты, Кольцов? Ты чем займешься?
— У меня девушка в Париже. Поеду, приглашу на Ривьеру.
— Еще не сезон.
— Да? Ну не знаю. Придумаю что-нибудь.
— Кольцов! Я по твоей роже вижу, что ты что-то задумал. Не хочешь посвятить меня?
— Нуууу… прежде всего я хочу купить в Париже дом.
— Точно! Я еду с тобой, Кольцов. Тоже куплю себе жилье.
— Архиверное решение, Яков. А то, как-то даже неприлично. Барон, винодел. И как последний лох без квартирки в Париже! Ютится по Крийонам… фи.
— Ты не хочешь, чтобы я с тобой ехал?
— Ну почему же? Вдвоем всяко веселее. Просто ты вроде бы в Жуаньи хорошее дело затеял, а я получается, тебя сбиваю с правильного пути.
— Ерунда. Я нанял Огюста управляющим, помнишь того винодела? Пусть управляет. Проект восстановления замка у него есть, вот пусть занимается. С мэром свяжусь по телефону. А сам поживу в Париже. Мне тревожно оставлять тебя одного, ты опять займешься контрабандой и сгинешь в пучине.
— Скажи лучше, что ты просто думаешь еще со мной заработать!
— И это тоже. Судя по тому, как ты уклоняешься от разговора, ты явно вынашиваешь очередной план.
— Да. Не буду скрывать, у меня есть мысли, и я их думаю.
— Не забудь мне потом рассказать, что надумал. И хватит сидеть! Пошли в отель, будем собираться.
Из Цюриха в Париж поезд сейчас идет больше суток. За окном проплывают фантастические Швейцарские пейзажи. Мы с Мейделем впервые коснулись происходящего в России.
— Иван, тут пишут про какие-то колхозы, что создают в России на помещичьих землях. — Сообщил Мейдель за завтраком, изучая Неу Цюрих Цайтунг.
— Это все пустое.
— Слушай, если судить по газетам, они там всерьез хотят построить народное государство.
— Мне кажется, уже ничего они не хотят. Там после смерти Ленина непрерывная борьба за власть. И колхозы — это такой способ этой борьбы. А не попытка накормить страну.
— Думаешь, они скоро разваляться?
— Да нет. Россия — богатая. Там нужно много прострать, чтоб она развалилась. Сейчас вот сельское хозяйство прострут. Потом промышленность создадут непонятную за чудовищные деньги. Потом армию сольют в унитаз в начале войны. Так дальше и будет. Страну будет возглавлять главный просиратель. И опираться ему придется не на успешных, а на обхезавшихся. И власть будет у формы, а не у сути. Потому что — колхозы создавать взялись? Пожалуйста — сто тыщ колхозов! Лучше стало с продуктами? А про это мы не договаривались! Мы договаривались создать колхозы. А продовольствие — это другой вопрос. И вообще, господин Сталин — марксист. А Маркс, как известно, призывал уничтожить Россию. Сталин постарается. Правда, как всякая бездарность, и здесь провалится.
Я задумался. Одна из самых унизительных для моей страны фраз, сказанных Черчиллем, это знаменитая фраза о Сталине, что он принял страну с сохой а оставил с атомной бомбой. Как же нужно презирать Россию, чтобы утверждать что русские без этого уголовника ничего не могут…
— Но согласись, Иван, коммунистическая идея в России победила.
— В том-то вся беда.
— А мне коммунизм нравится. Как идея.
— Да перестань, Яков. Мне вот идея про Город-Солнце нравится. Там, где гражданину полагается три молодых рабыни, — беленькая, рыженькая и черненькая. Только я не пойду стрелять людей из-за этого.
— А вдруг у них получится?
— Ну что получиться? Господи, Яков! Любое государство, подобно человеку, проходит все те
