с конюшней был небольшой коровник с крытым выгульным двориком.
Между домом управляюшего и господским домом был широкий четырехметровый проезд. А дом прислуги был соединен с дворцом небольшой крытой галереей.
Прислуги почти не было, только два истопника и четыре сторожа — дворника. Одна из дворницких жен предполагалось в кухарки, другие в буфетчицы и официантку. Мой родитель тут был как говорится не в тренде, в 19-ом веке эти функции выполняли преимущественно мужчины.
За господской усадьбой была речка Большая Койровка, делающая поворот на запад. Расположенная сзади по берегам реки деревня была разделена на две ровные части по сторонам господской усадьбы и между ними была широкая дорога, за которой был облагороженный и огороженный выпас для господских коров.
Кузница была на дальнем юго-восточном конце деревни. Здесь же были и большинство хозяйственных построек — хлевы, рабочие конюшни и прочее. Все орудия труда с которыми крестьяне отрабатывали барщину были на кузнице.
В деревне было сто восемьдесят два двора, в двух десятках из них с родителями еще жили и старшие женатые сыновья. Родитель это не приветствовал и требовал от бурмистра женатиков как можно быстрее отселять на отдельные дворы.
Управляющих наших имений называли бурмистрами. Все они были из наших крепостных.
Бурмистром этого имения был небольшого роста мужичок-боровичок сорокапятилетний Кондрат Иванович. Его с женой Матреной сюда вывели с подмосковного имения.
Осип, старший камердинер родителя, после того как выплыла история с Таней, мною был мною с пристрастием допрошен, а затем два дня расписывал все известные ему подвиги родителя на различных фронтах: заговорщицких, игральных, сексуальных и многих других. Я просто нутром почувствовал необходимость этого знания. Внезапно появилась уверенность, что из этих родительских делишек когда-нибудь придет опасность.
Родительский камердинер похоже был достаточно трусливый и своего покойного хозяина сдал с потрохами. А вот про матушкины делишки не сказал ничего. Упал в ноги и рыдая, начал умолять не пытать его о княгине. Я прикрикнул на него и Осип замолчал.
— Тебе пригрозили вырвать язык если будешь болтать? — наугад спросил я. Осип молча затряс головой, подтверждая мои слова.
— Генерал Бенкендорф? — продолжилось моё гадание.
Осип мгновенно превратился в безмолвную статую, но в глазах промелькнул страх. Похоже сильно его напугали.
— А в её похождениях может быть опасность для меня и сестер?
Статуя сразу превратилась в человека и со снисходительной улыбкой отрицательно покачала головой, закрыв глаза. «И то хлеб», — подумалось мне. Я немного помолчал и подвел итог нашей «беседы по душам».
— Будешь жить в доме на Лиговке. Запомни. Шаг вправо, влево считается побег и расстрел на месте. И запомни, если ты дашь мне даже повод заподозрить тебя в предательстве, болтовне или нерадивости, я тебе не только язык вырву. Тебя будут на части рвать и собакам скармливать. А будешь хорошо и верно служить, глядишь и отработаешь свои грехи, может быть я тебе даже бабу разрешу завести, — Осип в числе прочего написал, что барин ему однажды в качестве наказания запретил жениться и даже интимно общаться с дамами.
Так вот про Матрену Осип написал, что она была одной из крепостных утех родителя и была выдана замуж за сороколетнего вдовца, помощника бургомистра Нарвской мызы. Детей у них поначалу не было, но год назад Матрена родила мальчика, вылитого Кондрата.
Когда появилась эта мыза, Ермолай, один из камердинеров князя, попросил барина вывести в новое имение Кодрата, своего старшего брата и тот стал здешним бурмистром. Уже меня Ермолай попросил отпустить его к брату.
Со своими обязанностями Кондрат справлялся отлично, а самое главное наверное не воровал. По крайней мере Сергей Петрович на него, единственного из бурмистров и управляющих домами, ничего не нарыл.
Вся деревня и дворня собрались на парадном дворе. Впереди стоял бурмистр с женой и дворня, деревенские немного поодаль.
Когда я вышел из возка все дружно начали кланяться в пояс и над двором раздался приветливый гул голосов.
— Ты бурмистр Кондрат? — я наставил трость на стоящего впереди всех мужика, чисто и аккуратно одетого.
— Я, ваша светлость.
— Жалобы, просьбы, предложения есть? — я знал, что жаловаться на своих помещиков крепостному крестьянину нельзя. Но никто не запрещает помещику, то бишь мне самому, спросить есть ли у них жалобы. Естественно крепостные промолчали.
— Пусть расходятся по дворам, а ты давай всё мне покажи.
До самого вечера мы осматривали имение. Претензий к бурмистру Кондрату у меня не оказалось. Господский дом был полностью готов, осталось только до конца его мебелировать, хотя провести ночь в нем или пообедать конечно уже можно и сейчас. Были закончены все основные работы и в других помещениях усадьбы.
А вот в деревне и хозяйственных постройках работ было еще невпроворот. Крепостные сюда были выведены не одномоментно, а в течении нескольких лет, по мере необходимости в рабочих руках на стройке усадьбы. И параллельно строилась деревня. Кроме усадьбы я осмотрел все хозяйственные постройки и несколько десятков крестьянских домов. До хорошего конечно еще было далеко, но в голоде и холоде никто из крестьян не был и все были добротно одеты и обуты.
Больше всего мне понравилась кузница, где заправляли два брата Мефодий и Гаврила. Они были погодками, одному было сорок, другому сорок один год. На двоих у них было пятеро сыновей, которые им помогали. Рядом с кузницей они поставили два больших дома, в которых и жили своими большими семьями. Дома кузнецов были крайними на этом конце деревни, были единственными полностью достроенными и в обоих уже были русские печи.
Печником был дед братьев кузнецов — то же Мефодий. Деду было не меньше восьмидесяти лет, но он был еще крепкий старик и обучал печному делу одного из своих правнуков.
На речке бурмистр хотел поставить водяную мельницу и рядом с кузницей строилась небольшая плотина, предстоящим летом всё это должно заработать.
На Пулковской мызе я долго задерживаться не собирался. Планов на дальнейшую судьбу мызы у меня еще не было. То что я увидел меня вполне устроило, а подготовленные к весне поля навели на интересные мысли.
Нарвскую мызы я наметил посетить в последнюю очередь после поездки в другие имения. Поэтому следующим утром мы отправились в Москву.
Перед отъездом мы естественно пили чай. Буфетчица приболела и её заменила Матрена. Матвей решил посмотреть заболевшею и долго чаевничать не стал. Сергей Петрович почему-то пошел с ним и я с Матрёной остался один. Она пристально посмотрела в спину уходящим и когда за ними затворилась дверь, тихо спросила:
— Ваша светлость, дозвольте сказать, — от волнения по лицу её пошли багровые пятна.
— Говори,— я первую минуту мне подумалось, что Матрена сейчас заговорить о непристойном.
Матрена справилась с волнением и прерывающимся голосом медленно начала говорить:
— Когда к нам на мызу привезли Анисью, меня приставили помогать ей. Барин тут вскорости меня и приметил. Потом, когда девочку у матери забрали, её сначала мне отдали, а уж после увезли к бабке. Когда снег лёг, девочку сюда привезли и велели мне опять за ней смотреть. Она чего-то боялась, сильно плакала и всё бабку звала, — Матрена справилась с волнением, её голос окреп, перестал дрожать и она почти затараторила.
— Перед тем, как всё это случилось, — под словом всё подразумевалось по-видимому 14-ое декабря, — Ермолай приехал и забрал Таню. А барыня, ваша матушка, видать этого не знала. Присылала людей за ней и грозилась запороть меня до смерти. Когда она уезжала, то заезжала сюда, требовала меня. Кондрат спрятал нас с сыном. Так барыня ему все лицо разбила и укатила.
— Зачем ты мне все это рассказала?
— Ермолай велел, — Матрена покорно склонила голову.
— Речь у тебя, Матрена, какая правильная.
— Барин приказали меня с Анисьей грамоте обучить. А потом велел мне книжки читать.
— А как замуж вышла?
— Кондрат меня у барина на спор выиграл, — у меня от удивления глаза наверное на лоб полезли, по крайней мере было такое ощущение.
— Это как так? — буквально выдавил я из себя.
— Ваш батюшка охотником никогда не был, а тут с соседом почему-то поехал. Ну и после промаха соседа сказал, что никто не сумел бы попасть. А Кондрат с тем барином накануне повздорил из-за меткости стрельбы. Ну вот он и сболтнул, что хороший стрелок непременно попадет.
