в коем случае выполнять не следует, надо быть истинным профессионалом и уметь с необыкновенной точностью оценивать обстановку.
– Сержант, – палец Нильсена ткнул в сторону Линдона Ли, – арестуйте этого человека!
Тот молча сделал жест двоим из своих людей, чтобы они взяли арестанта под стражу.
– И этих, – палец указал на четверку злоумышленников, давеча державших его за руки, потом голос его сорвался, – арестуйте всех!!! Это банда саботажников, бунтовщиков и пр-редателей!!!
Так. Выпученные глаза, багровая физиономия, жилы на шее, и, главное, безобразно встрепанные волосы. Еще чуть-чуть – и забьется в припадке. Явно не соображает, что творит.
– Сэр, если речь идет о бунте и массовых беспорядках, я обязан доложить дежурному офицеру.
– Сержант! Выполнять!!!
– Ничем не могу помочь, сэр. Я не наблюдаю прямого насилия, а лейтенант Кемпбелл прибудет через минуту, сэр. Я доложил суть возникших затруднений и, думаю, он легко разрешит возникшую проблему.
– Ах, ты…
Сержант увернулся от удара, не сходя с места.
– Сэр, ваши действия опасны прежде всего для вас. Я обязан позаботиться о вашей безопасности. Любыми средствами.
Почуявший неладное лейтенант не замедлил явиться на место происшествия, и бешено брыкающегося Нильсена немедленно доставили в медицинский блок.
– У него давление двести тридцать и пульс сто сорок. Удача еще, что жив. – Спустя полтора часа докладывал по телефону почтенный эскулап. – Приступ дикого буйства. Дал ему лошадиную дозу торазина, так практически никакого эффекта…
– Что с ним, док?
– Явления характерны для целого ряда заболеваний. Возможно, что-нибудь эндокринное. Или острый психоз. Ряд нейроинфекций тоже протекают со сходной симптоматикой. Вплоть до бешенства.
– Понятно. Вам самим, следовательно, не справиться.
– Очень тяжелый случай. Не только не ручаюсь за его жизнь, но даже и первую помощь полноценно оказать не смогу. Его нужно срочно эвакуировать в госпиталь.
– Медицина, по обыкновению, темнит, но в последнее время они все больше склоняются к какому-то там особо злому сорту шизофрении, которая якобы тоже протекает с температурой, буйством и кончается похоронами. Типа того, что он и раньше-то был чокнутый, а теперь, с повышением ответственности, не выдержал и вообще съехал. А пока что плодом его бурной деятельности является широкое тиражирование исходных материалов в каких-то гомерических масштабах…
– Чушь! Нашли шизофреника! Я знаю его тыщу лет, и более здоровой сволочи с более крепкими нервами…
– Отлично. Значит, тебе будет что сказать на комиссии, которую срочно создали для расследования вопиющего случая выбора для ответственной работы явного душевнобольного…
– А-а, вот как, значит? Значит, платить за битые горшки предоставляется мне?
– Так кому-то же надо? А креатура это была твоя, всецело, так что…
– Джон…
– Что?
– А точная величина тиража, – ну, о котором ты говорил, – она известна?
– Официального уточнения пока что не проводилось, так что и цифр никто не называл… А ты хочешь сказать…
– Да. Хочу сказать, что в этом плане шум может быть только на пользу. В смысле – шумок.
– Узнал. Лежит без сознания, постоянно на медикаментах, непрерывно капают какую-то дрянь, чтоб снизить давление, но пара-тройка кровоизлияний как будто бы уже были. Высох на щепку, постоянно температура за сорок. У докторов вид скорбно-отрешенный, говорят, что с такой болячкой шансов практически нет, но врут, потому что на самом деле до сих пор не знают, что с ним такое.
– А ты, понятно, сказал, что сильно волнуешься за его здоровье, а? Или, того хуже, что волнуемся мы все, а тебе – поручили разузнать?
– Что-то вроде того. А что мне еще было сказать?
– Ты все-таки выдающийся лицемер.
– Я математик. И знаю, что не соврал ни единого слова. Потому что беспокоиться о здоровье можно на две стати: как бы не помер и как бы не выздоровел.
– Логично. Печально, потому что именно такого мы не планировали.
– Да ошибочка вышла. Не подрассчитали и опыта не хватило. Ты не жалеешь, что не ограничился чем-нибудь попроще? Ведь сошло бы.
– И упустил бы, – Джино Пиранелли криво усмехнулся, – случай сделать столь выдающийся вклад в патологию? Речь идет не просто о новой болезни, а о целом новом их классе, это же понимать надо!
– Джек, я хочу сообщить тебе одну вещь, которой ты, судя по всему, не знаешь. Или о которой забыл. Дело в том, что конъюнктура сейчас не слишком-то высока. Мягко говоря. Потому что в реальности она чуть ли ни самая низкая с тридцатого года. В свете этого мне совершенно непонятно твое поведение на протяжении… вот уже трех месяцев. Ты стал рассеян, небрежен, недостаточно усерден, а сегодня ты вообще позволил себе опоздать. Можешь не оправдываться, говоря что это – в последний раз, потому что эту фразу тебе скажу я. В следующий раз ты просто-напросто получишь рассчет, без всяких дальнейших разговоров. На твое место уже сейчас найдется десять желающих, квалификация которых по крайней мере не ниже. Через месяц их может быть двадцать. Все!
– Простите, шеф, – с подозрительным смирением проговорил подчиненный, – проспал. Видите ли, – допоздна засиделся, делая вот эту штуку…
С этими словами он нырнул куда-то под стол и извлек из объемистого старомодного портфеля, – а он никогда не приходил ни с чем подобным раньше, – что-то, до крайности напоминающее мягкую детскую игрушку. Забавную пушистую зверушку в стиле старого, доброго Диснея, с симпатичной мордочкой и глазами-бусинками, размером примерно с небольшую кошку.
– Представляете себе, – продолжил он, как ни в чем не бывало, – сделал сам, с собственным, вполне оригинальным дизайном, на основе совершенно невыразительной базовой модели.
– Я понял: ты свихнулся.
– Тс-с! Немножко потише. Ты еще не знаешь названия. Не поверишь, – я прямо-таки голову сломал, думая, что это может быть, но потом понял: на самом деле это саблезубая морская свинка.
