Утро шестнадцатого декабря я встретил невыспавшимся, чуть простудившимся и потому злым, как собака. Нет чтобы итальянцам устраивать у себя землетрясение не по григорианскому, а по юлианскому каледарю! Тогда сейчас был бы разгар рождества, и бабах был бы куда уместней… С другой стороны, саперы тогда могли бы, пожалуй, и принять за воротник, что чревато. А вообще сам виноват – захотел посмотреть, как четыре килотонны взрываются, вот и сиди тут в наспех отрытой землянке у перископа, любуйся. Кстати, а капонир-то для «Тузика» успели отрыть? А то ведь придется обратно на открытой «Оке» ехать, если самолет взрывной волной заденет! Впрочем, ординарец уверял, что все в порядке, а самому тащиться на мороз и ветер было лень.
Из соображений не возить боеприпасы черт знает куда расчеты показали, что одна из точек воздействия находится как раз между Сестрорецком и Выборгом, где я сейчас и сидел. До взрыва оставалось десять минут.
По истечении этого срока я смотрел левым глазом на часы, правым – в перископ, а головным мозгом решал помаленьку возникающую задачу.
Плюс десять секунд. На Камчатке у меня эти взрывники службу продолжать будут!
Плюс пятнадцать. Нет, на Георгиевской Земле лучше…
Плюс двадцать. Пожалуй, пока Антарктида еще моя, загоню уродов на Южный полюс.
Плюс двадцать две… И тут над горизонтом вспыхнуло зарево. Честно говоря, я ожидал большего – и цвет не очень яркий, и форма какая-то неправильная, не шар, не гриб, а что-то медузообразное…
– Время! – закричал соседний наблюдатель, и мы быстро скатились в отнорок метром ниже. Секунд через пять до нас дошла ударная волна. Тоже, в общем, ничего особенного – помню, когда на перешейке в ста метрах от калединской землянки рванул снаряд японской мортиры, так и то впечатление было посильнее.
– Вас не контузило? – заорал наблюдатель мне прямо в ухо.
– От вашего вопля? Вроде нет, но повторять все равно не надо. Полезли, что ли, наружу?
Мы вылезли, и я обозрел окрестности. Никаких особых разрушений не наблюдалось, кроме двух упавших деревьев, но одно из них точно было сухое. В общем, и чего мне в Гатчине не сиделось?
С самолетом ничего не случилось, и через десять минут я летел домой. На небе висела луна, на земле, где надо, горели огоньки, так что после пятидесятиминутного полета я спокойно сел в Гатчине. В кабинете разделся, сполоснул морду холодной водой, развел кофе покрепче и начал ждать новостей. Впрочем, первая даже не дала мне толком хлебнуть кофе – в Риге землетрясение! Слабое, балла три – три с половиной, жертв и разрушений нет, но паника скоро будет.
……….! – подумал я и велел передать, что если тамошние власти допустят панику, то уж о жертвах среди них я позабочусь сам. И попросил переключить меня на нашу итальянскую группу.
– Пока все спокойно, – доложили мне, – жители предупреждены, но погода на редкость мерзкая, почти шторм, дома они покидают неохотно. Многие нецензурно ругают Голицына и вас, причем некоторые даже по-русски. Процентов тридцать вообще не верят и отказываются выходить на улицу.
– Не хотят – не надо, – вздохнул я и налил себе новую чашку. До толчка оставалось еще двадцать минут, и тут динамик снова запищал – срочный вызов.
– Началось! – услышал я возбужденный голос из Мессины. – Первый толчок произошел минуту назад, только что был второй, заметно сильнее. В городе пыль, почти ничего не видно, кажется, занимается пара пожаров…
– Информируйте меня о ходе спасательных работ каждые полчаса, – велел я и откинулся на спинку кресла. Предстояло обдумать, что я буду говорить Вилли, если он попросит устроить небольшое землетрясеньице где-нибудь в районе Елисейских полей.
Просто удивительно, насколько подготовка к боевым действиям сейчас отличается от ситуаций в четвертом и шестом годах, – не мог не признать я в середине января девятого года. Перед японской войной был совершено невообразимый бардак. Перед черногорской – он же, но уже в вообразимых количествах. А теперь даже и придраться-то толком не было к чему… Наверное, наши все же чему-то научились, а главное, сказалось большое количество немецких офицеров, участвующих в операции. Так что укрепрайоны были вовремя построены и заняты. Они имели нумерацию с первого по пятый, первый – у Ляодуна, оборонялся в основном японскими частями под видом китайских добровольцев. Второй и третий занимали наши под командованием Каледина, эти не маскировались ни под кого. Четвертый и пятый – это были немцы, то есть тьфу, еврейские казаки во главе с Людендорфом. Верховным главнокомандующим был объявлен Гоша, но вот ведь дела – сам он сидел в Питере, а на месте событий присутствовал только небольшой огрызок Главного штаба во главе с Куропаткиным. Зато имелась большая группа военных наблюдателей, которая, собственно, и являлась настоящим командованием Дальневосточной группы войск, а заправлять там будет сам Шлиффен. Над ним стояли только два императора, Гоша и Вильгельм. Черногорская империя прислала батальон своих бойцов (у нее больше не было), ну, а Курильское королевство собиралось действовать исключительно на море.
Январь прошел в непрерывных попытках противника нащупать слабые места в нашей обороне, но попытки эти предпринимались небольшими отрядами хунгузов, так что даже в проходах между укрепрайонами их легко останавливали пулеметным огнем. Но к границе уже потихоньку подтягивались части настоящей армии – по данным разведки, в первом эшелоне наступающих должно быть около миллиона человек.
Пока еще Китайская Республика не объявляла войну ни Манчжурии, ни Монголии, а набеги на наши укрепрайоны сходили за бандитские выходки местных отморозков, англичане и американцы непрерывно гнали в Китай пароходы со всяким вооружением – в основном, конечно, несусветным старьем. Однако Гоша уже разродился двумя нотами, в первой из которых сообщал, что, если правительство КР не обуздает своих бандитов до мая девятого года, то Россия оставляет за собой свободу действий по защите своей собственности в тех краях. А во второй мировое сообщество было проинформировано, что в случае войны с Китаем Желтое и Восточно-Китайское моря будут объявлены зоной боевых действий, в котором любой корабль, кроме российского или черногорского, сможет плавать только при наличии у него специального пропуска, выдаваемого представителями этих держав. Мировое сообщество в лице Англии, Франции и Штатов взвыло, но Гоша твердо подчеркнул, что терпеть ситуацию, когда по морю к нашим противникам будет подвозиться то, что способствует войне против нас, он не намерен, а все с этим несогласные могут объявлять войну России хоть завтра. Франция притихла, а Штаты даже остались довольны – теперь отпали последние сомнения в том, что Россия будет воевать с Китаем сама и всерьез.
