Фрей досмеялся и закашлялся. Он старчески вздрагивал и отмахивался, чтобы Лида на него не смотрела. «Интересно, — подумала она, — а хватит ли его гениальных сил, чтобы возродиться вновь, подобно большевистскому фениксу?»
— Чай на столе, — объявил Фрей.
И Лидочка удивилась, увидев, что на журнальном столике не без изящества приготовлен чай: печенье и конфеты в вазочках, синие с золотыми каемками чашки, варенье, которое еще тем летом варила Галина и которое Сергей берег.
— А вы Сергея видели? — спросила Лидочка. Надо же было о чем-то говорить.
— Ни слова об этом недостойном человеке! — Фрей уже одолел приступ злого веселья и снова заговорил «под Ленина», чему, видно, учился по фильмам и картинам. — Все, что вы прочли в письме, — ложь от первого до последнего слова. Он не имеет права вмешиваться в частную жизнь окружающих!
«Господи, — подумала Лида, — чудовище Франкенштейна критикует своих создателей! Хотя Франкенштейн здесь ни при чем. Ленин сам обрек себя на бессмысленное повторение жизни».
— Он не знал, — продолжал Фрей, потирая сухие ладошки, — он не знал, что я готов к великим действиям, — я умею ждать! И вы еще пожалеете о том, что держали меня взаперти.
— Что, броневик подали? — Лида не удержалась от сарказма.
Он сначала не понял, а потом принялся хохотать, закидывая голову. В горле булькало и тоненько клокотало.
— Это смешно! — заявил он, отхохотавшись. — А теперь за стол, моя дорогая, за стол! И вы узнаете немало нового, да-с! Нет-нет, сначала надо помыть руки! Вы помните, где туалет?
Это было необычное в устах Фрея предложение, но он весь был в тот день необычен — мальчик, обретший волю, когда родители отъехали на дачу.
Лидочка послушно пошла в ванную, отделенную от кухни кривой перегородкой, а Фрей, обогнав ее, поспешил к плите снять кипящий чайник, и в последний раз Лида увидела его у плиты; солнце светило в окно, ярко отражалось в желтоватой, как старый бильярдный шар, лысине и ореолом подсвечивало седой пух над ушами.
* * *
Лидочка закрыла за собой дверь в ванную и пустила воду. Видно, из-за того, что шумела вода, она не услышала, как он закрыл дверь снаружи на засов.
Лидочка мыла руки и ни о чем особенном не думала, у нее была пустая, легкая голова. Она лишь знала, что хочет поскорее уйти из этого дома.
Потом, уже вытираясь, она отметила, что дети перестали плакать. Наверное, заснули.
Она дернула дверь. Дверь не открылась.
Дверь была старая, плотная, дореволюционная.
Еще не сознавая, что случилось нечто неприятное, Лидочка подергала за ручку.
Никакого эффекта это не дало.
Лидочка потянула дверь сильнее.
— Эй, — сказала она негромко, — я захлопнулась.
Кроме себя, она в этот момент никого не винила.
— Эй! — крикнула она погромче. — Фрей!
И тут она поняла, что не знает, как зовут нынешнего Ленина. Но, вернее всего, ему привычно откликаться на традиционное обращение.
— Владимир Ильич, отворите, пожалуйста!
Лидочка услышала смех. Совсем близко, словно он подслушивал у двери.
— Вы здесь?
— Здесь, голубушка.
— Так откройте же!
— Не открою.
— Я сломаю дверь! Предупреждаю, я сломаю эту чертову дверь! — Лида ничего не понимала. Почему ему вздумалось с ней шутить, да еще в такой момент?
Так как он не отвечал, она принялась колотить в дверь кулаками, но дверь даже не задрожала, а кулакам стало больно. Лида прекратила стучать и прислушалась.
За дверью лилась вода. Словно Фрей решил помочиться. Это поразило Лиду. Она отступила от двери: «Фрей ненормален. Может быть, он — сексуальный маньяк? Сейчас он ворвется… Чем-то надо вооружаться…»
Но она не вооружилась, потому что принюхалась — ей показалось, что она улавливает запах керосина. И не успела подумать, с чего бы вдруг в ванной пахнуть керосином, как лужица, сотворенная Фреем, несмелым язычком устремилась в сторону Лидочки.
Лида вела себя как любопытная кошка — присела на корточки, принюхалась, потом даже коснулась пальцем лужицы и убедилась окончательно, что Фрей мочится керосином.
— Сейчас, — послышалось из-за двери. — Вы потерпите, Лидия. Это совсем не больно. Две-три минуты — так меня убеждали знающие люди.
И тут Лидочка очнулась от шока. Она вскочила и закричала:
— Вы с ума сошли! В доме дети!
— Вот именно, товарищ Лидия, — прокартавил Владимир Ильич. — Все у меня отлично продумано. Планирование заняло годы, вы меня слышите?
— К сожалению, слышу и с каждым моментом все больше убеждаюсь, что вы — псих. Но что вы хотите сделать? — Лида уже догадалась, хотя не смела себе признаться, что Фрей хочет устроить пожар, в котором ей уготована роль Жанны д’Арк.
— Я хочу ликвидировать это логово. И всех, кто в курсе дела.
Лидочке был отлично слышен его надтреснутый, но сильный голос.
— Я ждал этого шанса долгие годы, а годы, скажу я вам, — невосполнимы. Кто знает, сколько лет теперь отпущено мне, чтобы завершить начатое и исправить чужие архиглупости?
— Вы хотите заняться политикой?
Лужица керосина расширилась во всю щель под дверью, а внутри ванной разбилась на потоки. Воняло отвратительно.
— А вы уже списали меня со счетов? Нет, нет и еще раз нет! Именно сейчас, когда с каждым днем ухудшается положение трудящихся масс, народ требует не только и не столько экономических реформ, сколько восстановления социальной справедливости. Но у него нет опытного, закаленного в партийной деятельности вождя.
— То есть вас! — Лида хотела сказать это иронично, но голос сорвался. Она жутко трусила, потому что Ленин-2 был убедителен, как будто уже говорил с броневика.
— Вот именно — меня. И не смейтесь. Я имею все шансы выполнить мою историческую роль. И я ее выполню. У нас уже есть организация. Уже готовы списки. Для начала, голубушка, мы расстреляем пятьдесят тысяч так называемых демократов.
— Но я-то при чем?
— Вы — случайная пешка, которую сдуло с доски порывом ветра.
— Тогда перестаньте издеваться и выпустите меня!
— Не могу, честное слово, не могу. И это не зависит от моих личных симпатий и антипатий. Вы невольно встали на пути исторического детерминизма и погибнете.
— Но почему? — «Я задохнусь от этого керосина», — ужаснулась Лидочка.
— Потому что никто не должен знать о моем прошлом. Иначе я могу показаться обывателю монстром. Я же должен быть человеком-загадкой, воскресшим из мертвых, быть, простите за банальную цитату, «живее всех живых». И тогда я вторично спасу многострадальную Россию.
Все это звучало напыщенно и — главное — пародийно. Ленин старался показаться Лениным. Но тем не менее Лидочке было так страшно, что ее тошнило.
