– Мне нравится такая жизнь.
– Разве? – Роган был уже так близко, что она ощущала его дыхание на своих губах. – Правда нравится, Элизабет?
Ей нравился этот мужчина! Нравилось, как он смотрит. Как прикасается к ней. Ей нравилось даже, что она кожей чувствует, когда на нее смотрят эти темные обольстительные глаза.
«Как иногда легко забыть, что в Америке у него есть женщина…» – в панике подумала Элизабет.
Роган без труда прочел страх в широко раскрытых глазах Элизабет и понял, что должен остановиться. Он понял это еще утром, когда она уплыла, а в его душе загудел набат, предупреждавший, что эта женщина, Элизабет Браун, представляет угрозу его холостяцкому быту, да и всему тому образу жизни, который он для себя выбрал.
Они оба не освободились от детских воспоминаний. Для Рогана это была любовь рано умершей матери и равнодушие отца, который ни черта не дал ни жене, ни ребенку. Элизабет предпочитала глушить детскую боль в безопасном преподавании истории, в то время как Роган выбрал для себя постоянный вызов опасности и перемены.
И он не хотел, ни за что не хотел никакого постоянства в своей жизни! И уж конечно ему не нужна была постоянная женщина! Тем более такая, как эта…
Роган выпустил ее пальцы. Она резко отодвинулась.
– Ты права, Элизабет. Ты тоже не в моем вкусе, – спокойно сказал он и поднялся. – Завтра нам предстоят похороны. – Он поморщился. – Так что я желаю тебе спокойной ночи. – Он решительно вышел.
– Спокойной ночи, Роган, – тихо пробормотала Элизабет.
Комната без живого и энергичного Рогана почему-то казалась теперь безжизненной, скучной… и неинтересной.
Когда на следующее утро Элизабет вошла в кухню, она увидела, что Роган стоит у плиты и готовит яичницу с беконом.
– Возьми из буфета тарелку, Элизабет, а потом займись тостами, хорошо?
Этой ночью Элизабет заснула очень поздно и утреннее купание проспала. Войдя в маленькую столовую и не обнаружив там накрытого стола, она подумала, что и завтрак проспала тоже. Привлеченная запахом обжариваемого бекона, она вошла в кухню и так удивилась, увидев Рогана в роли кухарки, что молча выполнила его просьбу.
Роган, в линялых голубых джинсах и белой обтягивающей футболке, стоял босыми ногами на терракотовой плитке кухонного пола. Волосы у него были взъерошены, глаза смотрели сонно, а на скулах проступала щетина. Он еще не брился.
– Миссис Бэйнс сегодня нет? – спросила Элизабет, расставляя тарелки и доставая тосты.
Роган пожал плечами и повернулся к ней спиной:
– Когда я рано утром зашел, она сидела здесь и плакала. Мы посидели, поговорили. Ты ведь вчера сказала, что она очень расстроена. Я отпустил ее с сегодняшнего утра, а после похорон она может слетать в Шотландию к сыну.
У Элизабет слегка задрожали руки. «Значит, после отъезда миссис Бэйнс мы с Роганом останемся в Салливан-Хаус совсем одни?»
Она облизнула губы:
– Ты очень добр.
Неужели это у нее такой замогильный голос? Конечно, у нее. Сегодня ночью Элизабет замучили эротические грезы с участием Рогана, и мысль о том, что она останется один на один с ним, не могла не наполнить ее душу тревогой.
Роган обернулся и хмыкнул:
– Я могу быть добрым, Элизабет.
– Не сомневаюсь. Когда тебе это надо, – сухо признала она.
Он вздернул черные брови:
– Мне не так уж надо готовить завтрак на двоих!
Элизабет пожала плечами:
– Может, стоило сначала подумать об этом, прежде чем отпускать миссис Бэйнс?
– Я так понял, что ты готовить завтрак не собираешься?
– Уверена, что у тебя больше способностей, – сладко заверила она и поспешно добавила: – Во всяком случае, по части кулинарии.
– Ты не слишком высокого мнения обо мне, да? – с сожалением проворчал Роган, разложил еду по нагретым тарелкам и перенес их на стол.
– Пожалуй, я лучше откажусь от показаний, – пошутила она.
Роган сел напротив нее и теперь внимательно разглядывал. Сегодня утром Элизабет, как всегда, хорошо смотрелась в кремовой блузке, коричневых брюках и коричневых туфлях. Волосы все так же торчали остренькими иглами, макияжа было совсем мало, на губах немного персиковой помады. И все-таки что-то в ней было другое. Какая-то мягкость, что ли? Не то во взгляде, не то в полноватых губах. Роган опять почувствовал легкую боль в бедрах.
Пропади все пропадом! Роган всю ночь уговаривал себя забыть колючую и сложную Элизабет Браун, забыть ее нежную, гладкую кожу. И что в результате? Он сидит напротив нее и возбужден как никогда прежде!
– Ешь свой завтрак, женщина! – приказал он.
Его собственный аппетит испарился еще несколько секунд назад. По крайней мере, это касалось еды…
– Есть, сэр! – насмешливо отозвалась она.
Роган мрачно насупился:
– Вот интересно, а если бы я приказал тебе раздеться и лечь на этот обеденный стол?
Элизабет понимала, что он хочет ее смутить. И пусть он преуспел, но знать об этом ему не полагалось.
– Не раньше, чем я покончу с завтраком, – ехидно отозвалась она и опять принялась за еду.
Он тяжело вздохнул:
– Элизабет…
– Не могли бы мы просто поесть, Роган?
Он опять вздохнул:
– Ты знаешь, что опасна?
Элизабет удалось прикрыть удивление довольно бойким ответом:
– В таком меня еще никто не обвинял.
Роган поджал губы:
– Можно подумать, тебе это неприятно слышать.
Видя его раздражение, она невольно улыбнулась:
– Я – скучный университетский преподаватель, и, конечно, мне это приятно слышать.
Вот уж какой-какой, а скучной ее не назовешь. Это Роган признавал. Бескомпромиссно. Во-первых, никогда не знаешь, в каком настроении Элизабет будет при следующей встрече – сегодня утром она, например, дразнится. Во-вторых, как он ни старается, никак не может выкинуть из головы ее вчерашнюю. Или свои ощущения. На поверку, при одном только взгляде на нее ему хочется повторения…
– Давай говорить прямо, Элизабет. У меня на сегодня несколько дел, связанных с отцом. В том числе и похороны. А потом я точно отсюда уеду.
Роган был сам себе отвратителен. Однако есть большая опасность, что такая женщина, как Элизабет Браун, способна заманить в ловушку любого мужчину вместе с его мужественным сердцем и драгоценной свободой…
Выражение лица Элизабет не изменилось.
– Ты это уже говорил.
– А теперь говорю еще раз!
Элизабет аккуратно отложила нож и вилку, потом легко коснулась сжатой в кулак руки Рогана:
– Я понимаю, что сегодня у тебя трудный день…
Он перевернул руку и стальными пальцами обхватил запястье Элизабет:
