Ветер пустыни…
Он ни с чем не мог спутать этот ветер. Сухой, ледяной и одновременно несущий в себе память о полуденном зное воздух – он вдыхал его когда-то.
Пустыня…
Он рванулся к решётке окна. И различил в темноте освещённые зеленоватым светом луны зубчатые стены и макушки пальм.
Пустыня…
Элий рухнул на кровать и закрыл глаза. Комок отчаяния и боли тошнотой подкатился к горлу. Он – пленник, другого объяснения быть не могло. Элия выворачивало наизнанку, не буквально, нет. Но лучше блевать, исходя жёлчью, чем корчиться червяком от отчаяния.
Когда он вновь открыл глаза – в изножье его кровати кто-то сидел. Зеленоватый отблеск обводил контуром огромную кошачью голову. Жёлтые глаза в темноте светились янтарём. Элий несколько раз моргнул, пытаясь прогнать странное видение, но не мог. Открывая глаза, он вновь видел гигантскую кошку, жёлтые глаза немигающе смотрели на него из темноты. Возле его кровати сидел большой оранжевый с чёрным тигр.
– Так плохо? – спросил Элий, решив, что в бреду ему привиделся огромный зверь.
– Не особенно хорошо, – отвечал тигр человеческим голосом почти весело – видимо, замешательство римлянина его забавляло.
– Я умру? Моя рана смертельна?
– Ты не умираешь от смертельных ран, римлянин. Твоя душа накрепко пришита к твоему телу. Так что выздоравливай – тебе ещё не суждено умереть.
Слова тигра, умеющего разговаривать человеческим голосом, не особенно успокоили Элия. «Это я, я… я же знаю, что не могу умереть, и тигр знает… но почему тигр? В зверинце видел когда-то, в детстве… на арене Колизея на детских представлениях тигры часто прыгали через огненные кольца…»
– Я сам по себе, – сказал тигр, – и твои детские воспоминания совершенно ни при чем.
– Где я? – спросил он.
– В крепости Малека на оазисе в Аравии. Малёк… Это имя он помнил слишком хорошо. Его юношеский, полный романтизма поход во имя Либерты, нападение грабителей, смерть, кровь. И убийство. Первое убийство, совершённое Элием.
– Тот самый Малёк? – спросил Элий.
– Ну конечно же, – охотно отвечал тигр. – Разве может быть какой-нибудь другой Малёк, кроме этого, предателя, работорговца и жулика?
Элию ситуация показалась нелепой и безнадёжной. Больше всего на свете Малёк любил деньги, этот тип сделает все, чтобы вытянуть из Летиции как можно больше и не отдать ей пленника. Месяцы, годы в плену… Рабство. Элия тошнило от одного этого слова. Выход один – пока Малёк будет торговаться с посланцами из Рима, надо суметь удрать. Мысль о побеге возникла сразу. Но убежать от Малека невозможно. Элий это знал. Тигр сидел неподвижно и не мешал думать. Элию показалось, что странный гость слышит его мысли.
– Зачем ты здесь? Сторожить меня? Или можешь помочь побегу? – спросил Элий.
– Зачем мне тебя сторожить! – звонко рассмеялся тигр юношеским беспечным смехом. – Ты же и шага ступить не можешь!
Элий обиделся, но обиду постарался скрыть.
– Значит, ты хочешь мне помочь. Тигр ответил не сразу.
– Я размышляю, – сказал он наконец. – Размышлять – дело трудное.
– Нисибис пал? – спросил Элий. Он бы предпочёл поговорить с человеком, но попался тигр. Что ж, придётся беседовать со зверем.
– Нисибиса нет, – ответил тигр.
– Город разрушен? А римская армия?
– И её нет.
– Нет армии? Ты не ошибся?
– Четвёртый, Восьмой и Шестнадцатый Испанский.
Не надо было брать Испанский легион. Он несчастливый. Когда-то его почти полностью вырубили в Британии. А теперь его просто нет.
– И орлы тоже… у врага?
Элий почувствовал, как холодный пот выступает на лбу и каплями стекает по вискам. Не было силы поднять руку и отереть лоб.
– Орлы целы. А легионов нет. Тигр подался к окну.
– Думай об этом. А я пошёл думать о своём. Зверь вдруг задрожал, раздулся неимоверно, потом сжался, вытянулся и превратился в длиннющую змею, та нырнула в окно. Негромкий стук – змея свалилась на землю снаружи. Все стихло. Зеленоватый свет луны плутал в оконной решётке.
– Кто-нибудь! Ко мне! – закричал Элий, и тут же в горле вспухла огненным шаром боль, шар лопнул и осколки его ударили в голову, в плечо, в грудь.
По проходу между кроватями мчался человек в зеленой тунике. В отсвете луны на груди его блеснул стетоскоп. Человек зажёг фонарик. Элий разглядел облысевший лоб, круглые близорукие глаза.
– Кассий! Слава богам…
– Умоляю тебя, не кричи, если не хочешь до конца своих дней хрипеть и сипеть, как простуженный педераст.
– Мы в плену?
– Да, в плену. Но мы живы.
– А Нисибис?
– Римляне не смогли его удержать. Монголы пробили брешь в стене и затопили город водами реки Джаг-Джаг.
– Значит, Руфин не пришёл к нам на помощь?
Кассий вздохнул:
– Получается, что так.
– Рутилий? – Элий бросал вопросы как камни. Они попадали в цель и вызывали жгучую боль.
– Погиб.
– Неофрон?
– Здесь.
– Есть вести из Рима?
– Не для нас. Мы отрезаны от остального мира.
Элию хотелось вновь закричать, но он сдержался.
– Значит, ты не знаешь, что случилось с армией Руфина?
– Думаю, взяв Нисибис, монголы нагрузились добычей и ушли.
– Но ты этого не знаешь?
– Не знаю. Малёк послал своего человека в Луксор, в храм Либерты, чтобы сообщить о пленных и потребовать выкуп. Но посланец не скоро возвратится.
– Малёк знает обо мне?
– Надеюсь, что нет. Иначе он будет тянуть время и стараться получить как можно больше денег. Не думай больше ни о чем, постарайся уснуть, – посоветовал Кассий.
Он растворил таблетку в чашке с водой и дал выпить раненому.
Элий повернулся на бок.
– Три легиона погибли. Орлы остались, а людей больше нет, – пробормотал Элий, закрывая глаза.
– Тебе это приснилось?
– Нет. Мне сказал об этом тигр.
Кассий Лентул решил, что раненый бредит.
В это утро Вер открыл глаза и вновь увидел мир. Каждый мускул наполнился энергией. В мозгу проносились тысячи мыслей. Он думал обо всем сразу – о войне, о Риме, о несправедливости, о маленьком императоре, об изгнанниках-гениях, о Трионе, о Бените.
Элий жив. Просто все эти ночи и дни он был в мире теней. А теперь вернулся. Элий не мог умереть. Даже в ядерном Тартаре, созданном Трионом, не мог сгинуть: желание, заклеймённое Юнием Вером, ещё не исполнилось.
Вер вскочил и заметался по дому. Ему хотелось немедленно выйти. Дом казался темницей. Но он боялся.
Боялся: выйдет он на улицу и римляне начнут его упрекать: что же ты, лучший гладиатор Империи, победитель, обладатель венков и наград, не смог победить какого-то захудалого божка. Это из-за тебя Рим проиграл! Из-за тебя погибли легионы. Порой Вер отчётливо слышал эти упрёки. Несколько раз он подходил к двери и останавливался. Сейчас распахнёт её – а там толпа. Кричат, грозят кулаками, в лицо летят тухлые яйца и гнилые плоды. А впереди Вилда с фотоаппаратом. И каждая вспышка как выстрел. Вер толкнул дверь, и она медленно открылась. Перед домом не было никого. Ни единой души. Лишь напротив, у входа в инсулу две девочки играли среди разросшихся олеандров.
Вер ничего не понял, огляделся, все ещё ожидая осады. Сделал неуверенно шаг, другой. Дошёл до фонтана. Какой-то парень сидел на ободке фонтана и читал «Либеральный вестник». На первой странице красовалась карикатура на сенатора Бенита. Вер шёл по городу очень медленно, будто заново его узнавал. На перекрёстке вместо статуи Руфина красовался мраморный Элий. И это несказанно Вера удивило. Он остановился и долго смотрел на изваянного в мраморе друга.
– Но ты ведь жив, Элий, я это точно знаю, – прошептал Вер.
Кто-то остановился подле. Вер не оборачивался. Стоял склонившись, касаясь руками складок мраморной тоги. Рука неведомого дарителя положила на базу статуи букетик цветов и несколько печеньиц. С ближайшей крыши голубь приметил добычу и тут же устремился за жертвоприношением, выхватывая крошки из рук.
– Ты ещё вернёшься в Вечный город, – пообещал Вер каменному двойнику друга на прощание.
Вер двинулся дальше. Никто не собирался его ни в чем упрекать. Никто его не узнавал. Вер нарочно смотрел людям в глаза, улыбался встречным, потом стал здороваться со всеми подряд – напрасно. Ему отвечали, но как-то безлико – так приветствуют чужака. Молодые женщины улыбались. Но лишь как интересному молодому человеку. Наконец какая-то матрона, ответив на его приветствие, внезапно остановилась, пройдя несколько шагов, и спешно повернула назад.
– Ты – Юний Вер. Гладиатор Юний Вер?
– Да, я… – Он покраснел. И сердце забилось. Он ждал, что она скажет.
– Говорят, ты болел. Значит, ты поправился?
Вер кивнул.
– Будешь вновь выступать?
– Зачем? – он не понял, о чем она говорит.
– Дисквалификацию отменили. Ты можешь вернуться в гладиаторскую центурию.
Все только этого и ждут. Все. – Она бросила это «все» весомо, как приговор суда. К чему она его приговаривает? К арене?
