– Оно и заметно, что стараетесь. Сколько полотна приходится на один стан за день?
– Восемь аршин, ваше императорское величество.
– А сколько успеваете переработать?
– Фабрика за день выдает в среднем четыреста аршин готового полотна. Иногда чуть больше, иногда чуть меньше. Все зависит от частоты различных несуразиц.
– Прекрасно. Просто замечательно. Это в сравнении с вашими же станами на мануфактуре выходит в два раза больше. Изрядно. А еще больше не выйдет?
– Да куда больше-то, ваше величество? И без того изрядно выходит. Подумать только, еще шесть лет назад я радовалась тому, что с каждого стана за день возможно получить по два аршина сукна, а тут в четыре раза больше.
– И что, вот так вот всем довольны?
– Ну-у, по мне, так можно было бы и больше. Но тогда нужно переделывать стан и вносить в него изменения.
– И какие, на ваш взгляд, изменения могли бы способствовать еще большей отдаче? Говорите, Анна Александровна, говорите, не стесняйтесь. Порой и самая бредовая идея находит воплощение в жизни. Да вот хотя бы движитель Силина тоже казался бредом, а на поверку получилось куда изряднее английской махины.
– Движитель и впрямь вышел на славу, – пристально глядя на Петра, произнесла девушка.
Тот преобразился. То был мрачен и угрюм, потом словно прятал от нее взгляд, но, оказавшись на фабрике, воспрянул духом. Ах да, радуется успехам своей диковинки. Не иначе как опять пришлет к ней целую свору нерадивых работников, науку постигать. Ну что же, давай, раз уж так. Погляди, кого и за что решил пустить по миру.
– Извольте, ваше величество, – наконец решившись, начала девушка. – Один ткач вполне способен присматривать за двумя станами, есть и те, что управляются с четырьмя. Но это уж совсем оборотистые, у которых шило в известном месте. Да только простои долгие случаются, а потому я того не одобряю. Все оттого, что выходит множество задержек, даже при нормальной работе каждый раз приходится менять катушки в челноках. Вот кабы был механизм, который бы сам ставил на замену новую катушку или заряженный катушкой челнок, тогда и станы останавливались бы куда реже…
Анна говорила и говорила, высказывая свои наблюдения. Петр же, вооружившись книжицей, записывал все замечания. Задавал уточняющие вопросы, просил показать, как она видит решение той или иной проблемы. Анна коснулась и иных проблем, не только по ткацким станам. Петр продолжал записывать, проявляя всесторонний интерес…
– Спасибо, Анна Александровна. Это очень ценные наблюдения, – наконец пряча книжицу, произнес Петр. – Андрей Константинович, конечно, длительное время проводил испытания своих махин. Но, как говорится, практикам все видится иначе. А уж такому, как вы, досконально постигшей ткацкое дело, и подавно.
– Благодарю, ваше величество.
– Кстати, Анна Александровна, коли у нас зашел разговор об этом… Брат разговаривал с вами?
– Разговаривал. – Ну вот. Только настроение начало поправляться…
– И как? Когда вы будете готовы приступить?
– Никогда, – резко обернувшись к Петру, выпалила девушка, чем ввергла императора в ступор.
– То есть как это никогда?
– Я никогда не буду к этому готова, ваше величество, – все так же с вызовом ответила Анна, которую уже буквально трясло от негодования.
Сержант, все это время неотступно следовавший за парочкой, как-то странно ухмыльнулся и словно невзначай отошел в сторонку. Вот только что был рядом, а вот уже внимательно наблюдает, как ткачиха управляется со станом. Хм… Еще и интересуется у нее чем-то, пальцем в махину тычет да со знанием дела покачивает головой. А потом приобнял ее и, увлеченно слушая, повел куда-то.
Все это Анна отметила лишь краем сознания, сосредоточив внимание на государе. Нет, не так. Молнии из глаз в него метала. И как только не испепелила.
– Анна Александровна, каждый из нас отдает все силы на благо государства. У вас есть несомненный талант, и просто грешно не поделиться им. Ткацкие фабрики – дело совершенно новое, и специалистов для них попросту нет. Вы же достигли просто поразительных успехов. Ни одна казенная фабрика не в состоянии соперничать с вашей. Неужели вас ничто не заботит кроме собственной выгоды? Так ведь на нее никто и не претендует…
– Не претендует? – Девушка едва не задохнулась от возмущения. – Развалить налаженное суконное производство только оттого, что армии понадобилась посконь – это так вы ни на что не претендуете? Не убили тогда моего брата, так решили нас по миру пустить? Не смотрите на меня так, ваше величество. Брат, он на службе и готов жизнь положить, если то будет потребно России. Но я в первую очередь думаю о его семье, даже если он об этом позабыл. Да где это видано, чтобы государь желал разорения своим верным слугам?
– Погодите, Анна Александровна. Успокойтесь. – Петр даже растерялся от того напора и пыла, с которым набросилась на него разгневанная княжна.
– А чего мне успокаиваться? Может, еще обвините в чем? Так давайте. Лучше уж на плаху, чем видеть это непотребство.
– Какая плаха? Какое непотребство? Вы о чем вообще, Анна Александровна?
Император окончательно потерял нить рассуждений девушки, не в состоянии понять, что вообще с ней произошло. Мало того, он уже и сам начинал сердиться. Перед ним стоял последний человек на этом свете, на которого он хотел бы гневаться, но и совладать с собой ему было все труднее и труднее.
Да что такого особенного он сказал, чтобы заслужить подобное? Вот именно, что ничего. А потому выслушивать этот поток негодования, да еще и несправедливого, он не собирался. Вот только, как ни непристойно вела себя девушка, обижать ее тоже не хотелось. А вот понять… Понять очень даже не мешало бы.
– Я о том, ваше величество, что вы повелели наладить производство поскони на фабрике моего брата и ввергнуть его в пучину разорения.
– Развалить столь хорошо налаженную суконную фабрику, чтобы наладить производство поскони? Я что, по-вашему, похож на недоумка? Ну чего вы так на меня смотрите? Только что вы не стеснялись в выражениях. Прошу, продолжайте.
Анна в растерянности смотрела на императора, силясь понять происходящее, и не понимала ровным счетом ничего. К горлу подкатил твердый ком. От обиды хотелось плакать. Да что там плакать, она готова была разрыдаться. Пытаясь сдержаться, она часто и глубоко задышала. Как он мог? А мог ли? Вон как смотрит. Да и его слова… Неужели?.. Не-эт, брат не мог ошибиться или обмануть. Да и зачем ему это?
– Вы… Вы ска-за-ли бра-ту, ч-что х-хоти-те п-пору-чить м-мне в-выделывать п-посконь. Ч-то он-на пот-требна для армии, – превозмогая себя и борясь с готовыми вырваться наружу рыданиями, запинаясь, произнесла девушка.
