– Кать, а она…
– Жрать она хочет, – довольно злобно сказала наставница. – Война здесь, Земляков. Со всеми вытекающими.
– А…
– Отдай, – сумрачно разрешила сержантша. – Выкрутимся как-нибудь. Один черт, аппетит соплячка перебила.
Женька подхватил полупустую банку, быстрыми шагами догнал девчонку. Та шарахнулась.
– У нас тут овощи остались. Жрать будешь? – грубо спросил Женька.
Девчонка хотела что-то сказать, но только кивнула. Вовсе она и не была похожа на галку. Глаза чересчур огромные, болезненные. Такие только в японских мультиках рисуют.
Девчонка, ссутулившись над банкой, шмыгнула во двор. Женька в полной растерянности вернулся к начальнице.
– Ну ты джентльмен, Земляков, – насмешливо заметила Катрин. – «Жрать будешь?» Очень галантно. Хоть бы ложку забрал. Уволокла ведь боевой прибор.
– Я, наверное, сильно оброс, – мрачно сказал Женька. – Шарахаются.
– Не особенно. Красавица, видно, не слишком опытна. Обрадовалась, что на халяву нарвалась, расплачиваться не придется.
– Что?
– То самое. Неравнодушен ты к рыжеватым. Смотри не подцепи чего-нибудь.
– Кать, да что ты такое гонишь?!
– Ладно, понравилась или просто сострадание проявил – один хрен. Ты бы хоть спросил, где здесь Чернышевский проживал.
– А он здесь проживал?
– Евгений, тебе нужно горячего и сладкого чаю попить, – сочувственно сказала наставница. – Сахар весьма способствует возобновлению умственной деятельности.
14.20.
Перекресток улицы Чернышевского и переулка Маяковского
Нашли быстро. Номера на домах сохранились, да и вообще квартал оказался не слишком поврежден бомбежками. Катрин разглядывала дома, в основном дореволюционные, двух– и трехэтажные:
– Да, похоже, сюда знаменитые братья Веснины не успели руку приложить. Ну и ладненько, осталось угадать, в каком доме наш немецкий мемуарист ночь коротал?
Из пяти домов обитаемыми оказались лишь два. Из-за забитого досками окна за опергруппой кто-то следил. Катрин велела не останавливаться, не привлекать внимания. Свернули в безлюдный переулок, потом во двор узкого четырехэтажного дома, выходящего фасадом на перекресток. Стало понятно, почему он необитаем, – все перекрытия до первого этажа были пробиты бомбой, часть стены рухнула, зияли лестничные марши, ветерок шевелил поблекшие лохмотья обоев на стенах.
– Давай-ка, Земляков, полюбопытствуем внутренним интерьером, – начальница дружески хлопнула по плечу, и Женька, придерживая винтовку, полез к ближайшему окну.
Кухня. Слои рухнувшей штукатурки, обломки кирпича, смятая кастрюля. Металлическая раковина в углу обвисла на ржавой трубе.
– Кать, здесь нагажено.
– Ясное дело, с этим и безо всякой войны не замедлили бы. Ничего, не гимназистка. Обойдешь стороной.
Выбрались к лестнице. Перила опасно покачивались, Женька старался шагать ближе к стене.
– Евгений, дай сюда винтовку, – сердитым шепотом приказала командирша. – Тебе она вроде оглобли – только горб отягощает, а это, между прочим, заряженное оружие. Здесь война идет, если ты еще не понял. И винтовки люди не из мазохистских побуждений таскают.
– Какая здесь война, – пробормотал Женька. – Здесь разруха и помойка жуткая.
Наставница лишь презрительно поджала губы, винтовку держала наготове. Крыс боится, что ли?
Из окна четвертого этажа перекресток казался узеньким. Дальше, по параллельной улице, на скорости пронеслась батарея 76-миллиметровых орудий. Немногочисленные прохожие смотрели вслед артиллеристам.
– Нашим чекистам поддержка, – пробормотала Катрин. – А вид отсюда неплохой. Смотри, и Госпром как на открытке.
Женька смотрел на огромный серый комплекс, высящийся вдали. Кубические здания-башни, соединенные в гигантскую дугу. Замок гипертрофированный, под стать Китайской стене. Но уважение сооружение внушало. Ничего себе при советской власти архитекторы размах брали.
– Надо же, – Катрин тоже смотрела с изумлением, – на фото как-то скромнее выглядит.
– Ты же здесь вроде бывала?
– Не отрицаю. Но на этот Днепрогэс сухопутный полюбоваться не довелось. Так уж исторически сложилось. Ладно, вернемся к нашим баранам.
Начальница пристально разглядывала перекресток. Женька тоже пытался представить улицу с немецкой бронетехникой и разгуливающими эсэсовцами. Хотя чего им разгуливать – будет ночь, они в тепло забьются пить дивный желудевый эрзац-напиток.
– Неясностей много, – сказала начальница. – Минимум два дома подходят под описание ночлега камрада штурмбаннфюрера. Этот твой тип в воспоминаниях писал, что там были мирные граждане, так?
– Чего это он «мой»? Он фашистский. Но вспоминал, что русские в доме были. Фрицы якобы им сахар давали в благодарность за приют. Но он мемуары кропал лет через двадцать после событий.
– То, что мемуары чаще всего по жанру фантастики числить нужно, я знаю, – проворчала Катрин. – Но тут уж приходится надеяться, что автор брехал с идеологическо-патриотическим уклоном, а в топографии и топонимике сохранял немецкую педантичность. Пошли вниз. Отсюда вид, конечно, хороший, но личный контакт с объектом нам удобней будет снизу начинать…
* * *
Лазила по развалинам начальница долго. И заваленный подвал осмотрела, и в соседний дом прошмыгнула, благо там всего две квартиры обитаемы оставались. Женька стоял на страже, поглядывал на улицу да слышал отдаленные вздохи артиллерийской канонады. За этот час по переулку прогромыхала одинокая заставленная бочками полуторка, но было слышно, как по соседней широкой улице Дзержинского прошла колонна пехоты.
В дверном проеме возникла Катрин:
– Иди сюда, товарищ толмач.
Поднялись на второй этаж. В квартире сохранилась дверь, правда, с выбитым замком, дальше темнела прихожая, провонявшая гниющим тряпьем, и гостиная. Здесь даже диван сохранился. Потолок частью рухнул, сквозь дыру виднелось туманно-серое весеннее небо.
– Предполагаю эти апартаменты отвести под переговорную. Как тебе кажется, удобно здесь по душам беседовать?
– Конечно, только вот… – промямлил Женька.
– Табуретку еще одну принести? – сердито поинтересовалась Катрин. – Ладно, найду что-нибудь.
– При чем здесь табуретка? Я насчет другого, – Женька ткнул рукой в сторону окна. – Ведь вплотную получается. Когда вы… когда мы штурмбаннфюрера брать будем, шум поднимется. И как с ним здесь разговаривать?
– Ты нюансов не уловил. Лучше нам без шума обойтись, – небрежно сказала Катрин. – Удирать со здоровым дяденькой на руках по только что захваченным противником улицам – занятие крайне утомительное. Мы, конечно, с этим Найоком справимся, но можем его немного помять. Товарный вид потеряет. Мужчины, знаешь ли, очень хрупкими бывают. На всю беседу и на охмурение у нас час отведен. Потом нужно или отпускать, или наоборот. Так стоит ли его тащить в укромную нору? Подстрелит кто-то ненароком, совсем уж глупо получится. К тому же беседа именно здесь, в шаге от своих, будет его психологически подстегивать и ломать. Очевидный выбор: или возвращаешься к своей машине и майорскому пайку, или умираешь на этом плесневелом диване.
