— Да, мне тоже очень нравится. Когда все поздравляющие спустятся вниз и уйдут, вы со Светланой останьтесь и постойте в сторонке. У меня к тебе дело есть.
Прощаться мы не стали, а вместе с остальными пионерами и комсомольцами спустились вниз и отошли в сторону, чтобы дождаться Брежнева. Сзади появился Нечипоренко и спросил нас, почему мы остались. Я передал ему указание Брежнева, на что он кивнул головой и отправился дальше. Нам пришлось ждать минут двадцать, но за это время я решал вопрос с песней на День Победы. Солнышко, видя, что я о чём-то сосредоточенно думаю, мне не мешала, а наблюдала за ликующей толпой, проходящей мимо трибун.
Я не мог никак выбрать песню о войне из двух моих любимых песен. Это была «На дороге жизни» Александра Розенбаума и «Комбат» группы «Любэ». Обе песни по-своему хороши, но надо выбрать одну. А кто сказал одну? Если он спросит, я предложу Брежневу обе, а там пусть сам решает, или Суслов.
В это время стали спускаться небожители и заходить в дверь, расположенную с нашей стороны в Мавзолее. Брежнев нам махнул рукой и мы пошли за ними следом внутрь. Мы что, мумии Ленина идём поклониться? Оказалось, что нет. Ни к какому Ленину мы не пошли, а прошли через скрытую от всех дверь и попали в потайной подземный тоннель, ведущий прямо на территорию кремля. А я ещё тогда, когда они все перед началом демонстрации появились неожиданно из Мавзолея подумал, а когда и откуда они туда попали? Теперь мне было всё понятно. Мы шли буквально три минуты по выложенному плиткой, сухому и хорошо освященному тоннелю, и оказались внутри Большого Кремлевского дворца. Нигде и никогда не сообщалось об этом секретном тоннеле, который был предназначен для эвакуации лидеров государства в случае нанесения неожиданного ядерного удара по столице.
Вот так, тайными тропами, мы с Солнышком попали в святая святых Кремля. Мы вышли прямиком к лестнице, по которой попали на второй этаж в авансзалу, откуда через анфиладу парадных залов дошли до Кавалергардского зала. В его центре стоял огромный овальный стол, уже накрытый и подготовленный к празднованию. Запах еды витал в воздухе и вызывал аппетит. Царский стол из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию» даже рядом не стоял с этим праздничным столом. В зале были и другие присутствующие, которые чинно прохаживались вдоль стола. Нам предложили присаживаться. В этот раз мы сидели не с Брежневым, так как рядом с ним сидели Андропов и Громыко, и далее другие члены Политбюро и секретари ЦК, а мы оказались почти на самом его конце. Всего было человек двадцать пять, некий узкий круг руководителей страны. Нескольких членов и кандидатов в члены Политбюро не было. Не было Романова и Алиева, они, видимо, руководили первомайскими празднествами в своих вотчинах: один в Ленинграде, другой в Баку. С частью, я со многими уже был знаком лично, других знал только по фотографиям.
Брежнев сел в самом центре, хорошо видимый со всех сторон. Когда мы только поднялись по лестнице, я предупредил Солнышко, чтобы она особо головой не вертела и рот от восторга не открывала, а делала вид, что часто бывала здесь. Поэтому на нас особо внимания не обращали, хотя мы здесь были самые молодые. Мы, конечно, были уже известны всей стране, но политического веса, в отличие от присутствующих, не имели никакого. А здесь всё решал именно он. Ты можешь быть хоть трижды Героем Соцтруда, но комбайнером, или иметь только одну Звезду, но быть членом Политбюро. Как говорится, почувствуйте разницу.
Рядом с нами сидел мужчина лет шестидесяти, очень тихий и незаметный. Но лицо его я откуда-то знал. А, вспомнил. Это Георгий Эммануилович Цуканов, так называемый «серый кардинал» Брежнева. Он имел большую власть и влияние на Генсека, общаясь с ним каждодневно. По опубликованному позднее дневнику Леонида Ильича, все свои наличные деньги Брежнев передавал Цуканову, чтобы тот клал их на его счет в Сберкассу. То есть, он был доверенным лицом и помощником Брежнева, а потом некоторое время и Андропова. Мне сразу показалось, что меня не просто так посадили рядом с ним. Брежнев решил устроить мне очередную проверку. Ну что ж, посмотрим, на чём меня будут проверять.
— Андрей, — обратился ко мне Цуканов, — не стесняйся, накладывай себе все, что нравится.
— Спасибо, Георгий Эммануилович, — ответил ему я, накладывая и себе, и Солнышку салат из крабов, стоящий рядом с нами. — Просто здесь так много всего вкусного, что просто глаза разбегаются.
— Очень странно. Ты знаешь меня, хотя знать не должен.
— Я много чего знаю, но предпочитаю помалкивать до поры.
— И это правильно. Леонид Ильич тобой доволен и рассказал мне о твоих планах на концерты в «Лужниках».
— Я вчера решил вопрос со спонсорами, так что ни копейки из госбюджета мы не возьмём, а наоборот. Государство получит дополнительную и очень нужную сейчас валюту.
Тут встал Громыко и произнёс тост в честь сегодняшнего праздника. Мы подняли свои бокалы с минеральной водой, чтобы особо не выделяться на всеобщем фоне тех, кто пьет водку. Затем встал Брежнев и произнёс слова о том, что в наше время советские люди каждый день совершают подвиги. Кто-то в космосе, кто-то в море, а кто-то незаметно спасает людей.
— И такой человек присутствует сейчас среди нас, — сказал Леонид Ильич и посмотрел на меня. — Я не буду говорить, кого он спас и когда. Скажу только, что это было не раз и спас он очень значимых для страны людей. Вы все его прекрасно знаете. Он недавно уже был награждён Золотой Звездой и снова совершил героический поступок, за который мы решили наградить его второй Золотой Звездой. Его зовут Андрей Кравцов, он известный исполнитель и музыкант. Иди сюда, Андрей, и получай свою заслуженную награду.
Я конечно знал, что меня скоро наградят, но не думал, что это произойдёт сегодня. Я подошёл к Брежневу и он лично прикрепил мне вторую Звезду на пиджак. Все захлопали мне, а Генсек продолжил:
— Раз ты музыкант, то мы решили поручить тебе ответственное задание: написать песню ко Дню Победы. Надеюсь, что ты справишься с этим поручением партии и правительства.
— Спасибо, Леонид Ильич, за высокую награду. Вы видите сами, что все свои награды я заслужил честно, даже иногда рискуя жизнью. А песни я уже написал, читая книги о войне и слушая рассказы ветеранов.
— Вот это молодец. Сейчас исполнить сможешь?
— Могу, только гитары нет.
— Найдём тебе гитару, — сказал Брежнев и позвал одного из своих помощников.
Буквально через несколько минут принесли гитару. Пока они её несли, я успел посмотреть на сидящих за столом людей. Многие на меня смотрели доброжелательно. Это были Суслов, Андропов, Устинов, Громыко. Другие с интересом, а вот Горбачев смотрел на меня оценивающе. Видимо, до него дошла информация и он сам сейчас убедился, что я стал новым любимчиком Брежнева и он оценивал, как меня можно использовать в своих интересах с этой стороны. А потом я перевёл взгляд на Солнышко. В её взгляде читалась гордость за меня и любовь.
Принесли нашу обычную ленинградскую гитару, которую пришлось немного настроить. А потом я сказал:
— Песня называется «Дорога жизни». Как вы уже поняли, она про блокаду Ленинграда.
И я сыграл вступление, а потом запел. Акустика в зале была прекрасная, поэтому «горло драть» не пришлось. Да и песня сама по себе была тихая, но несколько раз я резко повышал голос, исполняя её на контрасте. Самые впечатляющие слова были о том, что «Ленинград корочки хлебной ждёт» и в «саночках везут голых». Во время моего выступления стояло гробовое молчание. Я заметил, что у Солнышка заблестели от слез глаза, а потом из глаз покатились предательские слезинки. После того, как я закончил петь, несколько секунд все молчали, а потом встали и так же дружно выпили, не чокаясь.
— Да, — сказал Брежнев, вытирая правый глаз, — Вот это песня. За душу взяла, аж сердце защемило. Слова простые, а зимний блокадный Ленинград прямо перед глазами возник. Спасибо за такую песню. Ну а вторую давай повеселей.
— Есть повеселей, Леонид Ильич, — по военному отрапортовал я. — Называется «Батяня комбат».
