и на пороге пигалица в халате, лет двадцати, ростом метр с кепкой, но всё при ней, особенно грудь, размера, эдак, четвертого.
— Давай свои сумки и в пять приходи, — девушка требовательно протянула руки, проигнорировав мой восхищённый взгляд на свой бюст, очевидно привыкла.
Уходить не хочется, и я, оттирая хилое препятствие, заваливаюсь в комнату.
— Они тяжёлые, надорвешься, а тебе ещё рожать, — снисходительно поясняю я, оглядывая свою будущую комнатку.
А ведь это люкс! Да, комната маленькая, зато есть всё, что положено для люкса в СССР: ванная, совмещённая с туалетом, телевизор и холодильник, платяной двустворчатый шкаф, столик с графином, бьюсь об заклад с инвентарным номером, и два стула. Ещё, конечно, кровать-полуторка, заваленная женским бельём, наверное, девушка собиралась. Ставлю сумки на пол и говорю:
— Да… Беднова-а-то! Но чистенько!
— Что за хам такой! А ну пошёл вон из моего номера! — упёрла руки в бока девушка.
Сделала она это зря, халат моментально напрягся, и полушария выглянули на моё обозрение. Поймав мой взор, обладательница моей мечты смутилась и поправила халат.
— Ещё пялится стоит! Лысый бубен! — проворчала девица.
Чёрт, шапку я зря снял, голова, конечно, не лысая, но близка к этому.
— Ладно, не злись, пошли на завтрак сходим, — миролюбиво предложил я. — Я — Анатолий Штыба!
— Дарья, — представилась девушка. — А в столовой мне не дадут, вычеркнули из списка уже. Да и гадость там по утрам обычно — овсянка на воде и кусок хлеба с маслом.
— Беляши будешь? Бабуля пекла. И молоко домашнее, — спросил я.
— Давай! — решила не ломаться девушка. — Дублёнку снимай, вон на стул брось.
Достаю еды, которой у меня если не на взвод, то на отделение, точно. Молоко ехало в багаже в трехлитровой канистре древнего вида. Бабуля намекала мне её вернуть, тара ценная, но таскаться с ней по заграницам неохота. Достаю пироги, беляши, хлеб и сыр домашний, сало, котлетки, и прочую снедь. Некоторое время едим, я рассказываю про пожар в самолёте, Дарья ахает, не забывая поглощать наш завтрак. О себе она молчит, но я опытный собеседник.
— Куда летишь? — напрямую спрашиваю я.
— Да ты не знаешь, кому скажешь, так никто не знает, — махнула рукой обжорка.
— И всё же?
— Ачинск, я тут в командировке от комбината, на самолёт опоздала, хорошо хоть денег хватило на билет новый.
— Полякову Полину знаешь? — наобум спросил я, вспомнив свою попутчицу по дороге в Красноярск.
— Знаю. А ты откуда её знаешь? Это наш психолог на комбинате, и живём мы вместе, — уставились на меня два луча-прожектора голубых глаз Дарьи.
— Вместе? — настал мой черёд удивляться.
— В одной общаге, — пояснила Даша.
— Мы в поезде ехали вместе в одном купе, — рассказываю я.
— Так это она от тебя залетела? — вдруг зло сказала Дарья. — Пирожки мне тут суёт! Вот гад!
— Она что — беременная? Точно не от меня! — уверенно говорю я. — И вообще, она с Адлера ехала!
Адлер перевесил сомнения, но ледок недоверия ко мне уже застыл. Меня выпроваживают под предлогом, что она не выспалась и хочет ещё пару часиков вздремнуть. Ну ещё бы! Набила живот бабусиными беляшами, вот в сон и потянуло. Я, ударенный новостью о беременности Полины, не сильно сопротивляюсь, и выхожу в коридор. На всякий случай оделся, хочу прошвырнуться по городу.
— Толя! Ты, если хочешь отдохнуть, можешь у меня в комнате побыть, я пока один живу, — в коридоре меня встретил Василий Иванов. — Только сразу скажи, а то я в общагу к брату иду.
— Пошли вместе сходим, — предлагаю я.
Васёк не против, и мы идем сначала вдоль ж/д путей, потом, немного свернув, попадаем к общагам. Видим ряд пятиэтажек, мощных как Советский Союз на пике своего могущества. Нам в одну из последних, там обитает какой-то ФОПФ. Расшифровывать я даже не хочу, хотя слово по первой букве означает явно факультет. На вахте никого, оно и понятно — в эту общагу не будут ломиться ни к девушкам, ни побухать. Факультет, как сказал Вася, почти чисто мужской, и к тому же тут все умные и сознательные, а значит, не бухают. Заучки. Хотя насчёт пьяных, я не прав, первый нетрезвый физтеховец, так называют их, студиозов, встретился нам на пути почти сразу.
— Я всегда первый иду, вот и сегодня! И главное — я сразу задачку решил! А теорвер — это вам не шутка! — пьяно похвастав, паренёк сразу пояснил причину своего нетрезвого состояния.
Стучимся в дверь к брату, и слышим приглашение зайти.
В комнате темно, играет еле слышно музыка, и какой-то парень танцует медленный танец в темноте! В одиночку! Прислушавшись, удивлённо узнаю в мелодии рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда»! Похоже на «Сон Пилата». А у нас, в СССР, вроде, как она и под запретом вообще!
— А что ты тут делаешь? — удивлённо спрашивает Васёк.
— Я танцую, «малый кальный менуэт», — непонятно ответил парень.
«Заучился, бедолага! Не дай бог покусает», — подумал я.
— Братуха приехал! Ну дай обниму! — с другой стороны коридора с грацией медведя к нам приближался здоровяк, больше похожий на штангиста чем на физика.
— Не обращайте внимание, этот бездарь экзамен завалил, айда со мной! — здоровается за руку брат. — Я — Шурик, брат этого комсомольца.
— Сам бездарь! У меня средний балл выше! — неожиданно адекватно спорит танцующий.
Заходим в комнату на этом же этаже и видим парня, расчерченную пулю для преферанса, банку пива трехлитровую, наполовину пустую, ну или полную, кому как.
— О, сразу двух нашёл! — а я на трех расчертил, — радуется парень, как выяснилось, хозяин комнаты. — Сейчас перечерчу.
— Да это брат ко мне приехал, он не умеет, — басит Шурик.
— Я умею, — скромно говорю им, — по копеечке давайте. В Ростов, если можно, и выход семериком с распасов.
Хозяина комнаты звали Пашкой, и был он остронос и кучеряв. Пока играем Васёк рассказывает все новости, начиная, конечно, с пожара в самолёте. Я сижу на кровати и стараюсь не спать в картах Пашки, тот периодически их светит. На кровати валяются тетради и учебники. Я беру один из них. «Теория поля. Ландау, Лифшиц». Шурик замечает книгу и рассказывает прикол.
— У нас как-то Рогачёва менты на Красной Площади задержали, мол, матерился тот. Давай шмонать, нашли этот учебник, и мент говорит ему: — «Почему матом ругаетесь? Эх вы. А ещё молодой агроном!»
Студенты ржут, а нам сначала непонятно, а потом и мы присоединяемся к смеху. Я выигрываю, Пашка в нолях, а Шурику не везёт, он причитает и жалуется на карту.
— Карта не лошадь — к утру попрет, — утешаю я.
