вырезал аккуратные, маленькие кусочки вампирши, — закончил Дмитрий. Хонор, когда вернулась в комнату, не поняла, что Валерия лишилась почти всего сердца. — С другим вампиром, я планирую сделать что-то гораздо хуже. Так что не стоит сейчас со мной связываться. — Сорроу сделала вдох, но больше ничего не говорила, пока они не вышли на улицу. От свежего воздуха поздней весны у неё мурашки поползли по рукам.
— И сколько ушло времени? — спросила она дрожащим голосом.
— Что?
— Через сколько… ты стал бесчеловечным?
— Через три месяца после завершения обращения.
Именно столько Миша кричал и рыдал, закованный в цепях напротив него, и столько же прах Катерины лежал на открытом воздухе рядом с прахом матери.
«— Прости, Ингрид. — Он стоял рядом с обгоревшим каркасом дома, держа на руках тело мёртвого сына — самую драгоценную ношу. — Прости меня».
Подойдя к Феррари, Дмитрий распахнул пассажирскую дверцу.
— Залезай.
Сорроу подчинилась, её неповиновение было подавлено жестокостью его настроения. Внезапно она показалась душераздирающе юной, но Дмитрий не станет давать ей поблажек. Он уже больше года снисходительно к ней относится.
— Использование вампирских способностей на смертных без разрешения может привести к тому, что тебя приговорят зарыть в землю. — Вампира заживо хоронят в гробу, закапывают и дают столько крови, чтобы хватило для выживания. У Сорроу задрожала нижняя губа. — Сзади лежит моё пальто. — Она повернулась, схватила пальто и завернулась в него, съёжившись.
— Ты закопаешь меня в землю?
— Нет. Именно это наказание отменили. — Рафаэль сделал это для Елены, подарок архангела своей супруге. — И мне поручили найти достойную замену.
Сорроу плотнее закуталась в пальто.
— Извини. — Нерешительные, испуганные слова ребёнка, которым он её и назвал.
Вздохнув, он перевёз их через пролив Гарлем и срезал через Манхэттен. После, пересёк мост Джорджа Вашингтона, прежде чем остановить машину на вершине утёса, откуда открывался вид на Манхэттен. Городской пейзаж представлял собой россыпь драгоценных камней на фоне чёрного неба, где тёмными силуэтами проносились ангелы.
— Сорроу, я заключаю с тобой контракт. — Лишь так он сможет научить её владеть собой. — Неважно, что тебя обратили против воли. Станешь свободной лишь тогда, когда я решу, что ты неопасна.
Сорроу стянула сапоги во время поездки, и теперь сидела, поджав ноги под себя. Она очень крошечная, так что ей было легко так сидеть.
— Ты научишь меня тому, что нужно знать? — В этих словах слышалась мольба.
— Нет. С этим разберётся Веном.
Сорроу едва ли не зависела от него.
«— Мне холодно.
— Знаю, Миша, ты очень храбрый мальчик.
— Они сделали больно маме и Рине. — Он с доблестью пытался подавить рыдания. — Очень больно маме и Рине, папа».
Плач Миши до сих пор преследовал Дмитрия. И он не мог и не стал бы добавлять к этому ещё чей-то голос.
— Веном ещё начнёт учить тебя, как контролировать способности. — Хотя Сорроу этого не знала, способность Венома гипнотизировать превосходит её. — Я жду, что ты будешь ему подчиняться.
— Так и будет. — Последовала пауза, заполненная недосказанным тихим признанием. — Кем я становлюсь? — спросила она наконец.
Он мог бы солгать, дать ложную надежду, но это лишь приведёт Сорроу к смерти.
Повернувшись, он подался вперёд, чтобы заправить ей за ухо прядь волос цвета воронова крыла. Сорроу вздрогнула, и Дмитрий понял, что она почувствовала холодное лезвие его гнева.
— Никто не знает. Но я не позволю тебе стать проблемой. Понимаешь? — Она тяжело сглотнула.
— Да, — прошептала она, прежде чем повернула лицо к его руке, всё ещё лежащей на её щеке.
— Мне страшно, Дмитрий.
«— Папа, мне страшно».
Сорроу не Миша, не маленькая и беззащитная, но с таким же успехом могла им быть. И поэтому, несмотря на клятву держаться на расстоянии, он не сказал ей беречь себя, или что почти все считают, что её шансы выжить минимальны. Вместо этого он погладил тёмный шёлк её волос и подумал о мягких чёрных кудрях, которые он когда-то ощущал под ладонью, когда тело его сына билось в конвульсиях.
«— Пожалуйста! Нет! Остановись!»
***
Хонор сбросила простыни и скатилась с кровати, сердце колотилось в два раза быстрее. Взглянув на часы, она поняла, что прошло всего три часа с тех пор, как она отключилась, поработав над татуировкой.
Проблема в том, что она продолжала вспоминать деяния Валерии, Томми и их друзей.
За исключением того кошмара… Она могла бы поклясться, что он не имел никакого отношения к яме. Возможно, это отголоски детских кошмаров, ставших причиной того, что её не удочерили, хотя младенцев всегда брали первыми.
Очевидно, она кричала, кричала и кричала, пока не засыпала… только для того, чтобы начать всё снова, как только проснётся. Она кричала, пока ей не исполнилось четыре или пять лет. А после, как правило, просыпалась, когда начинала кричать, и проводила остаток ночи, борясь со сном. Проблема того, что её бросили, как назвал это один детский психолог. Хонор не была так уверена. То, что она чувствовала, когда просыпалась после детских кошмаров, было огромным, слишком грандиозным, ужасной темнотой, наполненной полным опустошением. То же самое, от чего у неё сейчас сдавило горло, а сердце колотилось так сильно и быстро, что могло разбиться о рёбра. Потирая рукой грудь, чтобы прогнать это чувство, Хонор направилась в душ. После, переодевшись в свежую одежду, она взяла телефон и набрала номер, которым никогда не собиралась пользоваться в четыре утра прохладным весенним утром, когда небо окрасилось в дымчато-чёрный цвет, разбавленный россыпью горящих огней в офисах высотных зданий. Раздался мрачный мужской голос, просивший оставить сообщение. Повесив трубку, она потёрла ладонями лицо и направилась раскладывать увеличенные фотографии татуировок на маленьком обеденном столике у окна.
Она совершила прорыв, или то, что считала прорывом, как раз перед тем, как измождённо свалиться на кровать. Теперь, когда разум прояснился, несмотря на ночные кошмары, Хонор начала восстанавливать ход мыслей. Да, это определённо ключ. Или часть ключа. Она не знала, как долго работала, но несколько страниц в блокноте оказались исписанными, когда в её дверь постучали. Нахмурившись, она взглянула на настенные часы. Половина пятого. Тело напряглось от странного возбуждения, потому что лишь один человек мог прийти в это время, она подняла пистолет и посмотрела в глазок.
Хонор опустила пистолет, — странный поступок, учитывая, кого она собиралась впустить в дом, — и открыла дверь.
— Ты звонила? — спросил Дмитрий. На нём была белая рубашка, расстёгнутая у ворота, и чёрные штаны. А волосы выглядели спутанными, будто он взъерошил их рукой. От такого вида она сжала кулаки.
— Заходи, — сказала Хонор,
