кивать головой и время от времени направлял разговор в нужное русло.
— … Я вот и говорю, что оттудава били зенитные прожекторы. Думкаю, что это были морские прожекторы, — сержант повернулся лицом к морю. — Я таких мощных на земле не видел. Тут целый сноп в небо бил. Мощный, очень яркий. Даже смотреть больно было… Это мореманы, знамо дело.
Внимательно посмотрев в ту же сторону, Егор сделал на вынутой из планшета карте несколько пометок.
— … Еще говорят, что эресами с той стороны больно шибко били. Все небо в зареве было, — в разговор вступил уже наводчик, которому тоже не терпелось что-то рассказать. — Нам бы, товарищ сержант, тоже эресы надо раздобыть.
К исходу дня, когда Егор обошел большую часть зенитных батарей, выяснилось следующее. Зенитчики заявляли почти о четырех десятках сбитых ими немецких бомберах. В эту же дудку, словно сговорившись, дудели и летчики, намолотившие, по их словам, еще три десятка самолетов. В то же время поисковые команды обнаружили уже семьдесят два самолетных остова, больше напоминавших металлические лохмотья. Странность получившегося расклада не могла не броситься в глаза.
— Что за сказки братьев Гримм? Цифры потерь явно завышены. Языками одно болтают, в донесениях другое пишут. Интересно, а что немцы пишут про свои потери? — с недоумением бормотал Сафронов, вернувшись после тяжелого дня в свой кабинет в училище. — Получается, наши зенитчики весь август дурака валяли, а именно восьмого сентября решили всех удивить…Где мой блокнот?
Подтянув к себе блокнот, Егор начал делать кое-какие вычисления. «По данным штаба за июль и август противовоздушной обороной Ленинграда было сбито тридцать шесть бомбардировщиков и двенадцать истребителей противника. Получается зенитчики уничтожили сорок восемь немецких самолетов за двенадцать групповых налетов немецкой авиации, то есть четыре штуки — за один налет. Хреновая арифметика у меня выходит». Некрасивая картина у него вырисовывалась. Тут не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы видеть очевидные нестыковки. «Четыре штуки за один групповой налет! Четыре! Здесь же, получается, что только за один авиационный налет зенитчики нащелкали более шести десятков бомберов! Что за дикая результативность? Откуда вдруг взялось столько снайперов? Из Якутии потомственные охотники приехали? Это каждый снаряд в цель? Не верю…».
С этими мыслями Егор и уснул прямо за своим рабочим столом. Всю ночь его терзали какие-то глупые сны, в которых смуглые якуты с дедовскими карамультуками десятками сбивали немецкие двухмоторные бомбардировщики. К утру толком не выспавшегося парня осенила идея. «Надо на место съездить и на все поглядеть своими глазами. Глядишь, станет понятнее. Где больше всего обломков, туда и поеду…».
Удивительно, но ехать ему снова пришлось к Исаакиевскому собору, вокруг которого было обнаружено больше сорока сожженных самолетов. Поймать попутку, как вчера, не удалось, поэтому пришлось ехать на трамвае. Здесь под железный лязг колес и жалобное поскрипывание вагона Егор продолжал размышлять над этим делом. «…Странное это дело. Может зря я так копаю? Вдруг наши какое-нибудь новое секретное оружие испытывают. Тогда меня за любопытные вопросы точно по головке не погладят… Хм, что это еще за разговоры такие?». До его уха вдруг долетели обрывки чье-то разговора, крайне его заинтересовавшего.
— … Вот тебе крест, Валька, истину говорю, — в паре метров от него одна бабуля что-то рассказывала второй; обе были в линялых плащах и серых платочка, похожие друг на друга, как близнецы. — Небеса разверзлись як двери, а оттедова свет небесный полился. Яркий весь, аж глазонькам больно. Апосля трубный глас с небес взревел и немчины валиться стали.
Вторая бабулька, ахая через слово, начала креститься.
— То архангел Уриил! — костлявый палец бабушки многозначительно уставился в потолок трамвая. — Только он своим огненным мечом разит нечестивцев. В Библии сказано, что архангел Уриил в правой руце сжимает огненный меч на погибель Сатане, а в левой — пламя…
— Сам святейший Уриил? — разинула рот вторая бабуля. — Здеся?
— Здеся⁈ — передразнила ее соседка. — Здеся место-то намоленное. Нечто ты про преподобного Исаакия не слыхивала? Подвизался батюшка в пустыне, со зверьми дикими говорил и за веру свою пострадал. Вот святейший Уриил за то место сие и выбрал, чтобы врагов своим мечом поразить…
Внимательно все это слушавший, Сафронов едва не пропустил свою остановку. Только бегло брошенный взгляд в окно на узнаваемую громаду Исаакиевского собора спас его.
— Бабье, чего только не выдумает… — в сердцах выдал Егор, соскакивая с подножки трамвая. — Болтают, чего сами не знают.
Сафронов успел к самому «веселью». Трофейная команда с шутками и прибаутками из канала вытаскивала уже второй остов самолета. Оба выглядели так, словно их грызли невиданные морские звери. Металл на брюхе и у одного, и у второго разрывали странные проплешины, окруженные проплавленными насквозь отверстиями.
— Спокойно, товарищ старшина, — заинтересовавшийся необычными повреждениями, Сафронов решил подойти ближе, но был остановлен бдительным старшиной. — Старший лейтенант Сафронов, — он показал свое удостоверение. — Гляжу, прямо в решето немец. Зенитчики хорошо постарались.
Успокоенный удостоверением старшина покачал головой, видимо не согласный с такой оценкой. Правда, высказывать свое мнение он не спешил. Прищурив правый глаз, он неторопливо полез за кисетом. После, смачно поплевав на кусок газеты, начал неторопливо сворачивать здоровенную цигарку. Наконец, старшина удовлетворенно крякнул и закурил.
— Цигарку не желаете? Дюже добрый табачок, — пыхнув вонючим дымом, начал он рассказывать. — Якие ось зенитки, товарищ старший лейтенант? Я же сам быв зенитчик. Тама же дырки другив! Во! — старшина пальцами изобразил небольшой кружок.- Тут же гляньте якие они, — его толстые, похожие на сардельки пальцы, заскользили по оплавленным швам на металле. — Мабудь сваркой варили… У нас на заводе быв один хлопец. Гарный хлопец, рукастый. Вин як намастрячился металлические листы сваркой сшивать, что не всякий портной с тканью так могет…
Опустившись на корточки рядом с искореженным металлом, Егор смотрел на остатки самолетного крыла уже другим взглядом. Порученное ему дело с каждым часом становилось все более и более непонятным. Как только ему казалось, что картина становилась ясной и однозначной, тут же всплывали совершенно новые детали. «Проклятье! Час от часу не легче. Раньше я не знал, кто намолотил столько самолетов. Теперь еще в добавок не знаю, чем это сделали».
Вообще-то, выходила наиглупейшая ситуация. Кто-то сбил почти шестьдесят или семьдесят бомбардировщиков и тес самым фактически спас город Ленина продовольственной катастрофы, и не признается в этом! При этой мысли Сафронов даже глупо хохотнул. Это просто не
