где артист такой смотрит, и написано: «Да ладно, ты правда в это веришь?»
— Молодцы, — говорю. — Ждите здесь.
А сам за управляющим пошёл. В контору, книжки бухгалтерские смотреть.
Там уже бумажки по столу разложены. Книжки толстенные, стопкой, все исписаны мелким почерком. Тоска! Я и дома, в универе, этих бумажек с таблицами насмотрелся. Да вот здесь ещё...
Погладил я своего котика Талисмана по призрачной шёрстке. Котя мурлыкнул неслышно, на стол с бумагами соскочил, книжки обнюхал. Смотрю — кошачья морда прямо в стопку уткнулась, насквозь прошла. Усы с другой стороны книжки показались. Жуть, если честно.
Талисман лапой поскрёб, в одну книжку, верхнюю, носом ткнулся. Мяукнул.
Ага! Взял я книжку, полистал. Свеженькая, за этот месяц. Вроде всё гладко, чисто. Спрашиваю:
— Когда у вас гости были, от какого числа?
Управляющий задёргался.
— Какие гости, ваше благородие?
Я к нему поближе подошёл, в глаза глянул, говорю:
— Ты мне не крути, жирная морда. Я ещё вашу кухню не проверял. Куда труп каторжника дели?
— С... с... списали, в-ваш-ше благородие... К-как положено, списали. Несчастный случай...
— Второй раз просить не буду — кто приезжал?
— Так то не чужие, ваше благородие, не чужие! Наследники пожаловали. Хозяина нашего, Евгения Харитоновича, родственники. Какие же это посторонние? Племянница Елизавета Ивановна собственной персоной, с кавалером.
Так-так... Елизавета Ивановна? Что-то имя знакомое.
— Блондинка, лицо круглое, нос курносый, веснушки, глаза серые? На подбородке ямочка?
— Она самая. Барышня хоть куда, невеста из первейших в нашей губернии.
— А кавалер?
— Тоже не чужой, кузен ихний. Ухаживает за барышней. Да только зря старается, у ней женихов хоть пруд пруди.
— Что хотели? Где были, что смотрели?
— Ну как, это же наследники. Имеют право...
— Поехали в участок. У нас подвальчик удобный. Вспоминать легче будет.
— Зачем вы так, ваше благородие? Я человек честный, мне скрывать нечего!
— Ну раз скрывать нечего, давай сразу к хозяину. Господин Алексеев честных людей любит. С ним двое таких ходит, один в чёрном, другой в красном. Вместе вспомним...
— Ради всего святого, ваше благородие! Всю правду, как на духу! По глупости запамятовал. Так-то случай обыкновенный... что же хозяина тревожить по пустякам?
Управляющий аж побледнел весь. Давно с ним так не разговаривали, как видно. Привык начальником быть. Конечно, в этой глуши он король, остальные — пыль под ногами.
— Так в какой день были?
— Пятнадцатого. Приехали, стало быть, в полдень. По службам прошлись, на кухню заглянули. Барышня очень о каторжных беспокоились, не мёрзнут ли. Благотворительность у неё, в память о матушке-покойнице.
— А кузен?
— Тоже при ней. Походили, поспрашивали, милостыньку раздали, и уехали. Я с ними был, всё показал. Вот как вам нынче...
Так, так. Пятнадцатого числа. А взрыв на вокзале случился через два дня, семнадцатого.
Открыл я книгу бухгалтерскую. Приход, расход, куплено, отпущено, списано... Пятнадцатое число. Дополнительная строчка: чай, хлеб, сахар, вино казённое. Больше, чем обычно. Для гостей старались?
— Кто в тот день бумаги заполнял?
— Семён, помощник мой. Да он приболел чутка, нынче не вышел, чахотка у него.
— Где его дом?
— Ежели поговорить с ним хотите, я вам провожатого дам. Сам не пойду — не могу отлучаться.
Протянул я руку, котик Талисман по руке на плечо ко мне забрался.
Вышел из конторы, там мой подпрапорщик Кошкин дожидается.
— Докладывайте, подпрапорщик, — говорю.
Кошкин доложил:
— Динамит в ящиках под замком, ключ управляющий у себя держит. Так положено. На деле помощник за него часто ходит, и ключ потом отдаёт. Управляющий имеет полюбовницу в деревне, и к ней ездит. Помощнику доверяет, как себе. Тот ему всем обязан, не пьёт, к вину равнодушен. Чахотошный, бережётся.
— Семён?
— Да, так его звать.
— Надо к нему зайти. Управляющий сказал, Семён у себя, хворает.
Я из кармана деньги достал, рубли серебром и бумажку синенькую.
— Вот. За старание. Вам и рядовым вашим. А теперь — к Семёну.
Но с помощником Семёном не повезло нам.
Подошли к избушке, дверь толкнули — что-то мешает.
Рядовой Банник толкнул дверь сильнее, мы вошли. У порога, скрюченный, как креветка, человек лежит. Больше в избе нет никого.
Внутри темно, но понятно — человек мёртвый уже. Сам худой, видно, что болел при жизни. Лицо искажено судорогой. Вокруг рта кровавая корка подсыхает. Да, зрелище не для слабонервных.
— Помер, бедолага, — сказал рядовой Банник.
— Отмучился, сердешный, — проворчал рядовой Шнитке.
Оба служивых сняли шапки и перекрестились.
Я присел над покойником, толкнул, чтобы перевернуть на спину. Кот Талисман вцепился мне когтями в плечо.
Избушка, покойник — всё вокруг засветилось синим светом. Семён, чахоточный бухгалтер, стоял передо мной с книгой в руке. Перелистнул страницу, наморщил лоб. Оглянулся, что-то сказал — кому, не видно. Положил книгу на стол, взял бритву и аккуратно подчистил запись. Обмакнул перо в чернильницу и вывел новую. Опять что-то сказал кому-то невидимому. Положил перо, промокнул чернила и ухмыльнулся щербатым ртом.
Приехали мы на карьер четверо, а уехали впятером. Между Шнитке и Банником сидел управляющий. Весь бледный, шапка набок съехала, шуба кое-как напялена. Зажали его рядовые, не вздохнуть. Сидит, пыхтит, глаза выпучил, взгляд безумный.
Я тут же, с бухгалтерской книгой в руках. Книжку в скатерть завернул, на которой нас угощали. Для сохранности.
Кони у господина Алексеева резвые, домчали с ветерком. Кучер, что лошадками правил, сразу к особняку хозяйскому повернул. Хороший дом у Алексеева, солидный, с каменными мужиками и тётками на фасаде. Они там балкончики и крышу подпирают. Ну как подпирают — для виду. Сами наполовину из стены виднеются, голыми торсами отсвечивают. Мне смешно, а местным — богато.
Хозяина подождать пришлось. Мои вояки с задержанным внизу остались, на кухне. Там кухарка им чаю полный самовар поставила, с баранками.
Я же наверх пошёл. Не до чая. Провели меня в библиотеку, она же кабинет. Как видно, Алексеев насчёт меня уже всех слуг предупредил. Ещё бы, дело срочное. А уж какое важное для хозяина карьера, не передать словами. Тут не бизнес — вся жизнь на кону. Если по его вине поезд с графом Бобруйским и старшим эльвом взорвали — считай, конец. Не посмотрят на богатство, на положение в обществе. В кандалы и на плаху.
Прошёлся я вдоль шкафа, где книжки стоят. Смотрю, полочка с
