слившись в единое целое.
Нужно проверить самое важное. И будто вторым собой, я с усилием мысленным снимаю руки с рукоятей, прерывая физическую связь.
Резкая смена картинки. Теперь я в непроницаемой кабине, словно в тюрьме, ничтожный и слабый червячок. Но всё ещё чувствую рокот и мощь. Открываю крышку, выхожу, но как только касаюсь ногами земли, силы покидают меня, и я валюсь на колени. Следом рвотные позывы, которые не могу остановить.
Меня выворачивает.
И тут же подлетает Фёдор с кружкой воды. Мне кажется, что он знал.
Знал, что так будет.
Какие мне выкрутасы, что делала она? И близко не суметь. Я жалок.
— Выпей, первый раз всегда так, — раздаётся заботливое.
— Откуда ты знаешь? — Спрашиваю, продолжая отплёвываться.
— Твой отец тоже хотел Медведя освоить, так же получал вначале.
— У него же было четыре частицы? — Спрашиваю и хлебаю воды.
Молчит Фёдор. Не хочет говорить об этом…
Голова кружится, в затылке давит, как с похмелья. Куда я в таком состоянии собрался⁈
Чуть оклемался, поднялся на ноги не без помощи. Силы возвращаются. Но не так, как хотелось бы.
— Андрей?
— Да всё нормально, — отвечаю сварливо, понимая всё же, что поторопился.
— Отныне, покуда не снимешь колец Медведь в твоей власти. Позови его, — заявил Фёдор, отступая от меня подальше.
— Как? — Ахнул, чуя, как в груди снова задолбило бешено.
— Мыслями… мыслями, Андрюша.
* * *
Владивосток. Воздушное пространство.
24 июля 1905 года по старому календарю. Понедельник.
2:49 по местному времени.
На радаре две точки стремительно сближаются к центру. Один мехар летит на сближение со стороны Амурского залива, второй с южной части города спешит. Но ощущая полёт во мраке в новом качестве, мне до невыносимого не хочется расставаться с Медведем. Одно дело в кабине вкушать полёт и совсем другое чувствовать бронёй, словно кожей, встречные потоки и видеть уже, как будто ты сам паришь, осязая свободу.
И тем не менее, мне приходится спускаться за несколько улиц до училища, пользуясь тем, что ещё во время нападения всё вокруг разорили оргалиды. И жилых домов вроде как нет.
В заброшенном частично погоревшем квартале, где нет оборонительных позиций, спрятать мехара во тьме не сложно.
Приземлившись в руинах небольшого особняка, я вылез из меха живенько, снова ощутив слабость. Но на этот раз удержался на ногах и перетерпел позывы. Страх быть пойманным погнал меня прочь сразу же. От ожидания, что два гвардейца вот–вот нагрянут взыграл адреналин в крови.
Собрался с духом, нацепил кожаные перчатки, чтобы кольца не светились. В карман убирать их нельзя, иначе связь прервётся. Проверил сумку с кусачками, кобуру с револьвером.
Двинулся ускоренным шагом по тротуару, не убранному от мусора, стараясь не сильно шуметь. Метров семьдесят преодолел и завернул за дом. А затем позвал мысленно Медведя, как научился делать это в пещере. С той лишь разницей, что там между нами было метров десять от силы. И сейчас я даже усомнился, ибо ничего не происходит от моих потуг. Пока через секунд пять не затрещали деревяшки, не посыпался шифер, не завопил истошно какой–то мужик, драпанув через улицу вместе с тявкающей собакой. А это всего–навсего пошёл исполин напрямик! И шума сразу наделал, и бездомного спугнул.
Мда, додумался я ещё цепь на руку Медведя намотать, и она ещё гремит до кучи.
Смекнув, что нужно по прямой его звать, чтоб путь между нами без препятствий был, двинул по пустынной улице, подзывая его за собой каждые десять–пятнадцать метров, как собачонку. Идёт Медведь послушно. Шагает, ломая тротуар под своим весом. В небо смотрю, вслушиваюсь.
Вскоре впереди уже огни видны. И стены училища заветные, где военный госпиталь размещался, насколько мне известно. Может, одна из уцелевших казарм под размещение гарнизона казаков осталась, не уверен.
В проулок машину завожу, под тень дерева уцелевшего. Представляю, как сажаю его, будучи внутри кабины. И исполин послушно усаживается, ветками треща! Ствол дерева заскрипел противно.
Мехар чужой надо мной низко пронёсся!! Аж сердце ухнуло! Он пошёл в сторону моей посадки, а я затаился, готовый рвануть в любую секунду к Медведю. Следом и второй стал приближаться уже с другой стороны, судя по звуку в небе. И по нему же стало ясно, что приземлились в нескольких улицах.
Но повозились они там не долго, взмыли вновь и разлетелись в разные стороны. Стали круги наворачивать, увеличивая с каждым витком радиус.
Чуть подождав, пока звук турбин не удалился достаточно далеко, двинул к так и не заделанной стене между казарм. Пролез свободно, слева метрах в сорока курилка, где как раз часовой с винтовкой за спиной дымит, судя по силуэту и огоньку.
С освещением беда, из всех столбов с электрическими лампами только два исправны. Плац заветный весь во тьме. Силуэт памятника виден. А я уж засомневался, могли и убрать. Но нет! Стоит мехар Суслова, стоит миленький.
Вот его–то я и собрался угнать!
Поспешил к нему на полусогнутых по дорожке из тени и мрака. Скрипнул под подошвой сапог щебень уже на повороте к памятнику, чуть не прокололся! Замер даже в ожидании реакции. Так случилось, что второго часового увидел, тот с другой стороны плаца, у места, где трибуна была, стоит ко мне боком и смотрит в сторону главных ворот, где света побольше.
Хотя что им? За мелкими шумами люди, стоит ли их бояться? Воров да мародёров, если только.
К меху подкрался. И убедился вскоре: зацементировали ноги обратно. Так просто не вырвать. Но я приступаю к делу.
Навесной замок на крышке кабины тряпкой обмотал, кусачками примерился. Затаив дыхание надавил! Щёлкнуло! Звякнуло глухо, на брусчатке уже тряпка раскрылась, выпуская замок.
Часовой с места трибуны повернулся в мою сторону и начал движение!
Твою дивизию!
Бросился кабину открывать, а сверху снова стали летать! Мехар со стороны ворот приземлился! Часовой к нему и пошёл,
