Человек рассмеялся. Это был очень неприятный смех.
- Да я сам твой жаргон еле разбираю, а ты хочешь, чтобы я вспомнил язык Гёте в его первозданной чистоте. Я тут, знаешь ли, несколько огрубел. Зато приобрёл много полезных навыков.
Тут же раздался неприятный звук и следом - стон.
- Больно? - спросил мужчина. - Отвечай, старая дзыня, и отвечай быстро.
- Таки больно, - заскрипела старуха. - Давайте пожалуйста говорить как умные люди с умными людьми.
- Боль прочищает мозги, - наставительно произнёс голос. - Кстати, оцени изящество приёма. Ему я научился у одного старого дуфана, большого любителя разговоров по душам. Вот если бы я ломал тебе пальцы, ты могла бы упасть в обморок, а то ещё, чего доброго, сыла... могла бы и околеть. А этот приёмчик совершенно безвредный: нажать на нужную точку, и человечек уже плачет. Китайцы всё-таки умнички. Хочешь продолжения сеанса массажа?
- Нет, - торопливо ответила старуха, - уберите свои руки, я буду всё говорить.
- Вот и славно. Сначала представлюсь. Меня зовут Матиас Спаде и меня хорошо знают в вашей почтенной конторе. В том случае, если я оставлю тебя в живых - в чём я сильно сомневаюсь - ты сможешь передать своим дружкам из Третьего отделения, что я их... - дальше мужской голос произнёс слова, которых Микки не понял, хотя и слышал нечто подобно несколько раз от папы Жоржа. Когда он однажды сказал это маме, она сделала строгое лицо и объяснила, что людям нельзя этого говорить, иначе люди могут обратиться к фашистскому государству, и оно откроет дело по оскорблению личности. Мама тогда ещё сказала, что фашистское государство очень несправедливое, раз наказывает людей за слова. Но папа Жорж не боялся фашистского государства - во всяком случае, когда он говорил эти слова маме...
Отвлёкшись на эти мысли, Микки пропустил мимо ушей пару фраз. Когда он снова собрал внимание в кулачок, человек говорил:
- ...если ты думаешь, что прослушка работает и вскоре здесь будут ребята из ДГБ, то сильно ошибаешься. Я, на твоё несчастье, профессионал, а дэгэбэшники - цао... на понятном тебе языке - дерьмо собачье. Особенно смешно замыкать всю микрофонную сеть на одно устройство, да ещё и монтировать его на чердаке. Фон Гирке за такое отправил бы курсанта чистить сортиры не менее чем на месяц... Ты, кажется, меня не слушаешь? Я тебе неинтересен?
- Да я таки всё поняла, говорите же за своё дело, - Берта Соломоновна сказала это тем же тоном, каким покрикивала на Микки.
Мальчик, у которого от страха обострилось чутьё, вдруг с удивлением понял странную вещь - Берта Соломоновна не очень-то и боится. То есть боится, но не так, как в ту ночь, когда она сидела и рассматривала старые фотографии.
- Какая деловая старушка. Ну что ж, дело так дело. У тебя на постое баба с ребёнком. Где они?
- Здесь, - ответила старуха. - Как я ложилась, так они были в спальной, - уточнила она.
- Их нет. Где они?
- Я знаю за то, что знаю, - старуха даже не скрывала раздражения, как будто человек не мог убить её в любой момент. - Может, ушли кушать. Я спала. Посмотрите где хотите везде, если чего не верите, - добавила она.
- Ушли? Может быть, - с сомнением протянул голос. - В спальне я видел тряпки, а на вешалке в прихожей - одежду. Хотя, может быть, они оделись во что-то другое... Но я прошёлся по твоей хатёнке, спрятаться им вроде негде. Или у тебя есть какой-нибудь хитрый чуланчик, куда я не заглянул?
- Вы шо себе думаете, - ответила Берта. - мне нужны лишние макес на мою старую голову?
- Мне не нравится юдская привычка отвечать вопросом на вопрос, - человек, называющий себя Спаде, явно злился, но пока держал себя в руках. - Где ты их спрятала?
- Я живу за себя, - ответила старуха, - я не живу за других. Нет. Я не прятала нигде. Ищите, если не верите.
- Ты что-то крутишь, - ответил человек, - но, допустим, ты не врёшь. Ладно, мы подождём. Они ведь когда-нибудь вернутся, не так ли? Я очень, очень терпеливый человек. И очень справедливый. Поэтому мы сделаем так. Если они вернутся в скором времени, ты останешься живой и относительно здоровой. Если их не будет в течении двух часов, я начну нервничать. Когда я нервничаю, я становлюсь злым. Поэтому я буду делать тебе больно - просто чтобы убедиться, что ты мне сказала всё, что знаешь. Если не узнаю ничего интересного, я тебя прикончу. Просто потому, что я очень, очень расстроюсь. Впрочем, в этом случае я убью не только тебя, но и кой-кого из моих дружков, которые следили за твоей хатёнкой. Я очень не люблю халтуры - а они, похоже, схалтурили. Потому что, когда я шёл сюда, то был уверен, что баба и её пащенок здесь... Так что придётся тебе немного поскучать в моём обществе.
- Я хочу пить кофе, - сказала Берта.
- Свари и мне тоже, - почти благодушно сказал мужчина.
Фрау Галле тем временем, отойдя от первого шока, изо всех сил пыталась сосредоточиться и что-нибудь придумать. Получалось это плохо - всполошённые мысли как будто бились о прозрачную упругую пелену, не доходя до ума. Что-то ей мешало, отчаянно мешало сосредоточиться и понять, что делать дальше.
И вдруг эта плёнка разорвалась. Франциска Галле, бездарная журналистка, неудачливая жена и несчастная мать, всю жизнь пробарахтавшаяся в какой-то непонятной паутине обстоятельств, непонятно откуда берущихся и неизвестно куда тянущих, ошеломлённая и напуганная, внезапно увидела причину всего, что с ней происходило - и что привело её сюда, в этот тёмный закут.
Она не была глупа от природы. Глупость была следствием. Причиной была плёнка, отделяющая её сознание от реальности. Эта плёнка появилась в детстве и с годами становилась только толще. Она всю жизнь внушала себе, что происходящее с ней - это не реальная жизнь, а что-то другое, не имеющее к ней, настоящей, никакого отношения. Всё, что было вокруг, происходило словно бы не с ней. Настоящая жизнь была где-то в другом месте, она должна была наступить когда-нибудь потом, в другом месте, где она будет умной, красивой, молодой и счастливой. Это другое место она себе воображала всю жизнь и тратила на это все свои душевные и умственные силы. Она жила как во сне, не желая видеть того, что происходит вокруг. И тратила все силы на то, чтобы придумывать всё новые и новые сны, лишь бы не видеть постылую действительность, и прежде всего - саму себя.
Она воображала себя талантливой, но недооценённой журналисткой, и думала, что у неё есть убеждения - правильные, красивые, гуманные, либеральные. Она верила, что противостоит "фашистскому государству", которое является главной причиной её несчастий. Что она - привлекательная женщина, которой не везёт с мужчинами, но вот-вот на горизонте появится прекрасный принц и унесёт её куда-нибудь на край света, где ей будет хорошо и уютно. Что с её сыном всё в порядке - да, с ним бывает тяжело, но это потому, что он не такой, как все, и всё с ним как-нибудь наладится. Как и со всеми остальными проблемами - всё как-нибудь само разрешится, всё как-нибудь само собой образуется. На худой конец найдётся кто-то, кто всё решит и устроит.
