Только разобрались с башкирами, пришлось немцами заниматься. Захотели они кирху строить.
‑ Давайте так, земляки, ‑ ответил им Никита Михайлович, ‑ Когда пастер ваш прибудет, тогда и начнём строить, дело это не простое, нужно летом много леса заготовить.
Правильно тогда отложили эту стройку, вон три семьи уже в православие перешли. Лиха беда начало. Башкиров вон уже всех окрестили, да и вогулов тоже.
Со школами тоже всё хорошо получилось. Младшие классы обучает отец Парамон. У батюшки своих чад восемь душ, а теперь ещё больше сотни учеников, но везде успевает этот подвижник, не зря его патриарх медалью наградил. А вот третий класс обучают пятеро подростков, что на год приехали в Миасс из Вершилово. Эти осенью уедут, но обещал князь Пожарский новых школьников вершиловских весной прислать, те уже и четвёртый класс учить будут.
И ведь совсем радостное событие одно случилось поздней осенью прошлого года. В Белорецк уже перед самыми холодами приплыла маленькая лодья с четырьмя казаками. Никита Михайлович как раз был в Белорецке, проверял готовность городка к зиме, сколько дров заготовили, да сколько хлеба. Казаки причалили к новому, только в этом году, построенному каменному причалу, и один из них, увидев Шульгу, помчался к нему, размахивая руками. Оказалось, что это князь Пожарский выполнил часть своего обещания и доставил‑таки из Туринска, что основали казаки на реке Тура на месте разрушенного казацким атаманом Ермаком татарского поселения Епанчин‑юрт, его младшего сына Якова.
Теперь‑то Яков успел уже, и ожениться на дочке рудознатца Тихона Иванова. Да и казаки остались в Миассе. Понравилось им здесь. Двое тоже жён себе нашли. Эх, теперь бы ещё и Ивана ‑ старшего сынка, из Тюмени вызволить. Но дождавшись Якова, мэр Миасса не сомневался теперь, что и второго сына сможет Пётр Дмитриевич сюда привезть. Интересно, что добирались казаки с сыном уж очень кружным путём, сначала почти до Казани с самого Урала, а уж потом по Белой досюда. Может быть, на следующий год поспрошать вогулов да организовать экспедицию к Тюмени напрямик отсюда. Пётр Дмитриевич говорил, что до Тюмени от Миасса не больше четырёхсот вёрст. Рядом ведь совсем, а приходится такого кругаля давать.
Беда пришла с небольшого хребта на юго‑западе, что местные называли "Посын", что значит "светлый", а пасущие там овец башкиры переименовали в "Нурали", что в переводе с их языка тоже "светлый". Из русских туда ходили одни рудознатцы Ивановы, поэтому на карте, что с их слов рисовал Шульга хребет и остался с названием "Нурали". К Никите Михайловичу вечером 5 февраля примчался на взмыленном коне Санька Иванов ‑ сын рудознатца Тихона Иванова и еле переводя дыхание выпалил:
‑ Татарва! Много! Сюда едут! ‑ после чего залпом выпил стакан предложенного тёплого молока, отдышался и продолжил более связно, ‑ Мы на хребте Нурали были, медную жилу искали, а я решил на самый верх подняться, вот их и увидел. Несколько сотен их, все на конях. И сюда едут. Я целый день скакал, а им ночевать придётся. Завтра к полудню ждать надо.
‑ Почему же вы решили, что татары? ‑ пытаясь обмануть себя, с надеждой спросил у мальца мэр.
‑ Так луки у всех и лошадки маленькие да лохматые, всё как стрельцы бают, ‑ уверенно гнул своё парнишка.
Никита Михайлович послал за присланным с Москвы воеводой ‑ боярским сыном Семёном Росляковым, а сам задумался. Какими силами они располагают? Очень плохо, что большая часть стрельцов, целых пять десятков, сейчас в Белорецке. Их бывший воевода Казани отправил туда строить дома для переселенцев на следующий год. Опять ведь Пётр Дмитриевич пришлёт под сотню семей, надо с зимы начинать лес валить да строить, чтобы к весне успеть. В самом Миассе начнут строить после Белорецка, здесь с лесом сложнее. Получается, что в Миассе сейчас только те стрельцы, что из Вершилово прибыли. Итак, что имеем? Три десятка вершиловских стрельцов и приехавший с двумя стрельцами этим летом воевода, получается тридцать три. Плюс сам Шульга и двое его охранников, тоже бывшие стрельцы, итого тридцать шесть. Стоп ведь есть ещё трое донских казаков. Эти тоже огненному бою обучены. Тридцать девять. Посчитаем ещё сына Якова и двоих рудознатцев Ивановых, все стрелять из мушкета тоже умеют. Итого ‑ сорок два человека. Не густо. Зато мушкетов новых батарейных Чепкун летом целых пятьдесят штук привёз и старых фитильных ещё десятка четыре есть. Будем считать, что есть у нас девяносто мушкетов. Значит, каждый без перезарядки сможет два раза выстрелить.
Прервал мысли Шульги прибежавший Росляков. Пообсуждали беду десяток минут и решили, что всё одно все в небольшую крепость не войдут, больно много народу стало в Миассе. Придётся встречать поганых за городом, и только баб с детьми малыми затворить в крепости. Ещё прикинули, что ведь есть и лучники: во‑первых шесть ногайцев, да вогулов нужно кликнуть, их без малого два десятка, ну и башкир с десяток луками балуются, ходят с местными на охоту за белкой и соболем.
Ничего, бог даст ‑ отобьёмся.
Событие шестьдесят восьмое
Бьёрнеборг взяли без всякой стрельбы. Спокойно заехали в открытые ворота. Никто русских так далеко от Ладоги не ждал. Оно и понятно, ведь это почти в пятистах километрах на востоке. Тем более ехала сотня стрельцов с севера в шведской форме и с сине‑жёлтым шведским флагом, а впереди ещё и несколько офицеров, которых комендант Бьёрнеборга отлично знал. Он тоже был немцем. Майор Анкель фон Ройсс даже приветливо помахал со стены ручкой. А вот переходить на строну русских, довольно долго отказывался. Пришлось показать сторублёвую монету и объяснить, что столько он может заработать за первый год службы, причём деньги выплачиваются вперёд. Потом, правда, плата уменьшится в два раза, ведь первый год полагаются подъёмные на обзаведение хозяйством. Ну, и плюс дом бесплатно. Немец считать умел. Прижимистый Густав Адольф платил всего десять талеров, да и то крайне нерегулярно.
Всего гарнизон городка насчитывал сто человек. Все четверо офицеров были наёмниками и все четверо перешли на службу в вершиловский полк. Солдаты были из шведских крестьян, часть успела забаррикадироваться в пороховой башне. Но без еды и воды выдержали только одни сутки, потом сдались. Грабили городок два дня, брать особенно было нечего. Разве что у бургомистра были серебряные кубки и ложки. Зато была медь. В городе был небольшой медеплавильный заводик, где из халькопирита получали вполне приличную медь. Вот эти слитки, ещё не отправленные на запад (река Кокемяэнйоки, впадающая в Ботнический залив замёрзла) и погрузили на возы. Всех пленных солдат посадили на реквизированных лошадей и двинулись дальше. Ведь впереди была столица Финляндского герцогства ‑ Або.
Находился Або в ста километрах южнее. Как назло поднялся сильный ветер ‑ завьюжило, и тащились целых три дня. Сильно сдерживали пленные шведы. Они хоть и были на конях, но и кони совсем не те и по одной лошади на человека ‑ это другая скорость, чем одвуконь. Зато к пригородам столицы подошли уже в вечерних сумерках, и было время всё разведать.
Поселение было не маленькое. Виднелся на фоне заходящего солнца большой замок и рядом высокий кафедральный собор.
На башне собора даже часы виднелись. Обязательно нужно будет с собой механизм забрать. Не из жадности, а чтобы у них не было, а скажем, в Миассе, было.
Захватить Або без боя не удалось. Утро началось с набата, и народ устремился в замок. Очевидно, кто‑то из разграбленного Бьёрнеборга прискакал и предупредил бургомистра. Чтобы пресечь закапывание ценностей пришлось срочно из леса выдвигаться. Казаков и большую часть рейтар Пётр отправил на разграбление города, однако и тех и других предупредил, чтобы женщин не насиловали и по возможности людей не убивали. Сам Пожарский со стрельцами осадил замок и стал разворачивать батарею из пяти пушек. Зря их, что ли тащили в такую даль.
