Дверь заклинило, однако от двух мощных ударов ногой замок вылетел, и вся конструкция, на миг замерев, словно в раздумье, с отвратительным скрежетом вывалилась наружу. Колесников повернулся, чтобы вытащить раненого, но тут его едва не сбил с ног тот, гражданский. Видать, оклемался, а теперь в панике искал выход. Получив локтем и без того в отбитую грудь, адмирал едва не задохнулся от боли, но сумел не только устоять, но и не заорать вслед выпрыгнувшему из самолета придурку все, что думает по его поводу. Не хватало еще сейчас сбиться на русский матерный.
Полковника, мертвой хваткой зажимающего рану и упорно не теряющего сознание, он не только вытянул из самолета, но и, увязая в песке, оттащил от него метров на двадцать, после чего, шатаясь, вернулся. Наверное, зря, самолет мог вспыхнуть в любой момент, но бросать остальных казалось ему как-то не по-человечески. Проверил в салоне, но пассажиры были мертвы, английские пули буквально порубили их в фарш. Метнулся в хвост и обнаружил там висящего на ремнях стрелка. Живого и даже без видимых повреждений, но без сознания. И сразу же стало ясно, почему в последние минуты боя он не стрелял – ни одного патрона, истратил все, что было. Кое-как отцепил, поволок неожиданно тяжелого летуна через салон, оступаясь и пачкаясь в чужой крови, и буквально вытолкнул его наружу.
Холодная вода, в которую тот плюхнулся, моментально привела бортстрелка в чувство. Правда, шевелился он, как травленый страус, но это сейчас было неважно. Дверь в кабину пилотов оказалась не заперта, и адмирал уже волок оттуда командира экипажа. Тот был жив, отделавшись лишь переломанными ногами, и яростно ругался – похоже, от шока не чувствовал боли. Бортстрелок хоть и с трудом, но сумел принять его и поволок к полковнику, а Колесников уже за шиворот тащил второго пилота. Тот хрипел, на губах пузырилась кровь, похоже, были сломаны ребра и повреждены легкие, но если доживет до госпиталя, есть шанс, что выживет. А больше в самолете никто не уцелел.
Успели они вовремя. «Кондор» до последнего сопротивлялся огню, но потом вспыхнул весь и сразу. Пыхнуло жаром, но они были уже достаточно далеко и перевязывали раненых. О собственной руке Колесников вспомнил уже под конец и, распоров рукав, понял, что ему повезло – пуля всего лишь рассекла кожу и слегка повредила мышцу. Сейчас, когда адреналиновый задор начал уходить, болело все это зверски, но реального вреда было немного. Шрам останется, и только. Неприятно – но совсем не смертельно.
Их нашли через полтора часа. Вылетел на высокий берег грузовик, набитый солдатами, и уже через минуту спасшихся окружили. Правда, кто перед ними, разобрались почти сразу, так что не обошлось без инцидентов. И все остались живы, даже полковник…
Вице-адмирал Марсель-Брюно Жансуль Колесникову не нравился. Бывает такое, когда тебя раздражает в человеке буквально все, от двойного имени до манеры держаться, причем такое отношение иррационально. Вроде бы ничего этот человек тебе лично не сделал. Ну, участвовал в охоте на «Адмирала Шпее», но там многие отметились. Да и вообще, война – она на то и война, и каждый делает в ней свою работу. Так что обижаться на врага глупо, его надо просто побеждать. Однако вот не нравился он Колесникову – хоть тресни. Может, дело было в том, что ему вообще не нравились французы?
И ведь никуда не денешься, надо вести себя максимально корректно. Да, Франция побеждена, однако Германии и лично ему, Колесникову, нужен ее флот. Целый, а не на дне какой-нибудь занюханной бухты, и от того, как сложится разговор, фактически зависит исход кампании на море. А под командованием Жансуля оказалась наиболее мощная и боеспособная часть французского флота, это приходилось учитывать.
Сейчас здесь, в гавани базы Мерс-эль-Кебир, что во французском Алжире, собралась внушительная сила. Два новейших линейных крейсера, два устаревших, но все еще мощных линкора-дредноута, построенных для той, прошлой войны, эсминцы, подводные лодки и даже гидроавиатранспорт. Боевая ценность последнего в реалиях новой войны выглядела сомнительно, однако у немцев с авианесущими кораблями дела обстояли пока что и вовсе плачевно. В подобной ситуации не следовало отказываться даже от столь сомнительного приобретения. Вот только удастся ли наложить на все это богатство лапу, оставалось под большим вопросом.
Как он сюда добирался – это отдельная история. В штаб-то его доставили без проблем, завезя предварительно в госпиталь, где мрачный врач обработал рану, зашил ее и заявил о необходимости госпитализации. Непреклонно так заявил. Сопровождающий его штабной офицер в чине подполковника горячо поддержал эту идею, которая разом снимала с него ответственность и, кроме того, избавляла от хлопот, связанных с незапланированным высоким гостем. Хорошо еще, удалось связаться с Берлином, причем выйти непосредственно на Гиммлера. Тот выслушал, затребовал к телефону штабного и даже не орал, но, судя по тому, как с каждой секундой все больше и больше покрывался каплями пота лоб обнаглевшего не по чину подпола, тот всерьез опасался за целостность своего организма. И на врача он орал, как потерпевший, Колесникову даже стало немного стыдно за него. Хотя, с другой стороны, тот тоже должен понимать, что не всегда его мнение – истина в последней инстанции, не ребенок, чай.
После образцово-показательной порки все задвигалось с утроенной скоростью. Всего два часа – и они уже были на аэродроме, а перед этим навели шороху в штабе. Там не знали, чем отправить дорогого гостя поскорее и подальше. Самолетов вроде «Кондора» у них просто не имелось.
Пришлось импровизировать. Здесь базировалось несколько двухместных сто десятых «мессершмиттов». Правда, местное командование люфтваффе страшно не хотело отдавать один из них, но звонок Герингу, который уже был в курсе их приключений, решил вопрос. В два счета договорившись о том, что адмирал не станет во всеуслышание поднимать вопрос о позорно прошляпившем врага истребительном прикрытии, а Геринг, соответственно, жестоко их накажет своей властью, Колесников поднял вопрос о транспорте. Начальство, которому совсем не хотелось получать по шапке за срыв ответственной миссии по вине своих людей, грозно рыкнуло в телефон – и вопрос моментально решился.
И вот он здесь, сидит напротив французского адмирала. А тот пытается сохранить лицо – для побежденного, хорошо это осознающего, держится, надо признать, неплохо. И надо его убедить, иначе все кончится, как и в прошлый раз.
– …Итак, вы предлагаете мне передать корабли Германии. Вам не кажется, что это несколько… самонадеянно и идет вразрез с честью французского офицера?
