Мы вышли из гостиницы в час первой стражи, то есть с рассветом. Слуга шагал впереди, показывая дорогу, — отец не был в Риме почти сорок лет, город сильно изменился. Улицы самого большого города мира выглядели пустынными — столица спала. Только пустые повозки, запряженные четверкой или парой волов, попадались навстречу — в Риме разрешалось перевозить грузы ночью, возчики спешили покинуть город. Шли мы долго. Я уже проснулся и с любопытством рассматривал многоэтажные дома — «инсулы», теснившиеся вдоль улиц. В Лугдунуме не строили домов в четыре-пять этажей — места внутри городских стен хватало. В Риме их были тысячи — высоких и длинных, новых и уже обшарпанных, с приятными глазу красными стенами или с уже потускневшими и в щербинах. «Исулы» вскоре кончились, их сменили «домусы» — роскошные особняки знати. Многие из «домусов» были украшены резьбой по камню, колоннами и статуями. Кирпич уступал место мрамору, ближе к центру по сторонам улицы совсем исчез красный цвет, остался лишь белый и серый. Мы пересекли площадь, окаймленную портиками — форум и подошли к величественному дворцу.
— Это здесь, господин! — сказал слуга и, получив плату, удалился.
Я во все глаза рассматривал величественное здание: высокую беломраморную лестницу, ряд стройных колонн, украшенных капителями, резной фриз над монументальным входом.
— Дворец Августа, — пояснил отец.
— Ты бывал здесь?
— Его построили после того, как я оставил Рим.
— Хорошо бы зайти внутрь! Посмотреть…
— Нас позовут, — сухо сказал отец и замолчал.
Ждали мы долго. Я не удержался и присел на ступеньку, предварительно убедившись, что не испачкаю свой наряд. Отец покосился на меня, но промолчал. Время от времени мимо проходили люди: они поднимались по ступеням, либо спускались вниз, некоторые с любопытством поглядывали на нас, но большинство даже не удостаивало незнакомцев взглядом. Вдруг отец оживился. Я проследил его взгляд и увидел пересекающего площадь Юния. Вольноотпущенник тоже заметил отца и подошел к нам.
— Зачем ты здесь, префект? — спросил он тихо, но я расслышал. — Тебя позовут.
— Не хочу, чтоб меня и сына вели под конвоем! Через весь Рим!
— Ты подведешь меня! — взмолился Юний. — Консул поймет, что вас предупредили, и накажет меня. Иди к форуму и жди! Я скажу охране, где вас искать…
Отец кивнул, и мы перешли на другой край площади. Солнце уже показалось над домами, но было холодно, мы с отцом шагали вдоль портика, стараясь согреться. Из короткого разговора с Юнием я понял, что нас ждет встреча с консулом, и вновь пустился в давние мечтания. Мне нестерпимо хотелось поговорить с отцом о предстоящей аудиенции, но лицо его было хмурым, и я не решился.
Внезапно отец насторожился. Я посмотрел на дворец. Два преторианца стояли у лестницы, вертя головами. Они заметили нас и торопливо зашагали через площадь.
— Чтобы ты не услышал, молчи! — торопливо сказал мне отец. — Говорить буду только я!..
— Ты префект Луций Корнелий! — спросил один из преторианцев и, получив утвердительный ответ, добавил торжественно: — Консул ждет тебя!
Преторианцы стали по обеим сторонам от нас, мы вместе пересекли площадь. Прохожие оглядывались, в их взглядах читалось любопытство и насмешка; теперь я понял, почему отец привел меня к дворцу заранее. Нехорошее предчувствие заползало мне в душу. Нас вели, как преступников.
Мы поднялись по лестнице, вошли в огромный зал с колоннадой, миновали его, и преторианцы ввели нас в зал поменьше. Вдоль стен его стояли бисселии, некоторые из них были заняты людьми в тогах. Один бисселий стоял посредине, на нем восседал человек в пурпуре. Я присмотрелся. Человек был примерно одних лет с отцом, но крупнее телом; лицо его, тяжелое, с толстым носом и квадратным подбородком, было хмурым. В нем не было ничего величественного, наоборот: встреть я Сеяна на улице и в простой одежде, то принял бы его за волопаса. Но присутствовавшие в зале сенаторы поглядывали на консула со страхом, я вспомнил рассказы Элия и решил строго следовать приказу отца.
Сеян протянул руку и подскочивший Юний вложил в нее небольшой свиток. Консул развернул и быстро пробежал глазами.
— Назовись! — велел он отцу, опуская свиток.
— Луций Корнелий Назон Руф, префект Лугудумского монетного двора, сенатор, с сыном Марком.
— Знаешь, зачем ты здесь?
— Нет, консул.
— Ты обвиняешься в оскорблении Тиберия Цезаря Августа, сына Божественного Августа, императора, народного трибуна, консула и великого понтифика. Тебя также обвиняют также в участии в заговоре против императора с целью его убийства…
Сеян говорил монотонно, словно читая, хотя свиток он давно отдал Юнию. Я понял, что такое обвинение он произносил много раз.
— Что скажешь, префект? — спросил консул, и я уловил в его голосе интерес — впервые, как он заговорил.
— Кто обвиняет меня?
Голос отца был спокойным.
— Это важно? — усмехнулся Сеян.
— Да, консул! Обвинения ложны. Поэтому я хочу, чтобы обвинитель повторил их здесь, передо мной.
Сеян сделал знак, и преторианец ввел в зал женщину. Она была одета в некогда богатую, но теперь грязную и изорванную столу. Шла она медленно, шаркая ногами, и, присмотревшись, я понял, что это старуха. Лицо ее было цвета земли и все в морщинах.
— Она обвиняет тебя, префект!
— Не знаю ее. Никогда не видел!
— Знаешь, префект, — вновь усмехнулся Сеян. — Посмотри внимательнее!
Отец подошел к незнакомке и несколько мгновений внимательно рассматривал ее. Затем повернулся к консулу и покачал головой.
— Нет, консул!
— Как зовут тебя? — обратился Сеян к старухе.
— Корнелия, — голос женщины был тихим и сиплым.
— Знаешь человека, что стоит перед тобой?
Корнелия взглянула на отца и не ответила.
— Я спросил тебя! — повысил голос Сеян.
— Мои глаза плохо видят… — забормотала старуха. — Я столько месяцев в подземелье… — она еще что-то бубнила себе под нос, но по всему было видно, что Корнелия боится.
— Ты отказываешься узнать человека, которого обвиняешь в соучастии в заговоре? — помог ей консул. — Я правильно понял?
Старуха вместо ответа подошла к отцу и в свою очередь стала рассматривать его.
— Ты Луций? — спросила тихо.
— Меня так зовут.
— Не узнала тебя, — продолжила старуха, — столько лет прошло. У тебя морщины и ты с сединой. А когда-то был маленький, пухлый и рыжий. Как я ненавидела тебя тогда!
Отец побледнел.
— Ты Корнелия?!
Вопрос был глупым, имя женщины было названо ранее, но никто в зале не удивился.
