Издав утробное рычание, свирепый хищник прыгнул на тщедушного раба, раздирая когтями грудь. Трэль изо всех сил сжал руками косматую волчью шею, чувствуя, как капает прямо на лицо горячая слюна.
Держать! Только б удержать зверя до прихода подмоги. А острые клыки хищника приближались все ближе, и в черных глазах зверя, казалось, стояла злобная усмешка.
Нет… Не удержать. Уж слишком неравны силы. Огромный свирепый хищник и недокормленный мальчишка-раб. Конечно, жизнь раба — не такое уж счастье, но подобная жуткая смерть… Нет! Нет! Нет!
Трэль в отчаянии замотал головой, чувствуя, что еще немного, и острые челюсти зверя сомкнутся на его шее… Он даже закрыл глаза… И челюсти сомкнулись бы, не подоспей вовремя Хельги. С ходу метнул копье — волк уклонился, — подскочив, вытащил из ножен меч. Отпустив бледного раба, чудовищное создание бросилось на Хельги, страшно сверкая глазами. Тот ждал, без страха в душе. Что ему какой-то там волк, когда имеется меч и умение им пользоваться! Улыбаясь, ждал зверя сын Сигурда. Уже в прыжке хищник посмотрел ему прямо в глаза… И вдруг проскочил мимо! Развернулся, выскочил наружу и, одним прыжком перепрыгнув ограду, исчез в лесу. Хельги улыбнулся — ну-ну, беги. Там и ждет тебя яма.
Почти сразу же за оградой, на небольшой поляне, скрытой молодыми елками, около ямы, в которую неминуемо должен был попасть серый ночной гость, с коротким копьем в руках маячила сутулая фигура узколицего ирландца Конхобара. Не очень-то нравилась ему вся эта затея с поимкой волков — ирландец лучше предпочел бы заниматься управлением в доме: милостивая хозяйка Гудрун не так давно поставила его присматривать за рабами и слугами. Уж это дело оказалось Конхобару по душе, хорошее дело. А тут стой вот, жди волка. Все остальные вон давно уже ушли спать, а его, Конхобара, смена как раз под самое утро вышла. Хорошо хоть луна. Светло.
Ирландец зевнул, стараясь отогнать сон, как вдруг со стороны загона послышались крики и какое-то глухое рычанье.
«Неужели волк?» — с опаской подумал Конхобар и покрепче обхватил копье, утешая себя мыслью, что уж в этом-то месте волку одна дорога — в яму.
Хищник появился внезапно. Выпрыгнул из кустов, огромный, темно-серой масти, помчался прямо на яму… И вдруг остановился перед застывшим, как изваяние, Конхобаром. Повернул голову, взглянул строго. Ирландец ахнул, узнав черный сверкающий взгляд зверя — это был взгляд сгинувшего друида Форгайла. Неужели этот волк и есть волкодлак-оборотень?
— Да, это я, Конхобар, — сами собой образовались в мозгу узколицего огненные слова. — Я не могу… — продолжал волк, скалясь окровавленной пастью. — Не могу много общаться с тобой… Я ухожу, но ты… жди.
— О, мой друид! — Конхобар в страхе упал на колени перед волком. — Будь осторожен — здесь яма! Лишь только там, ближе к кустам, узкий проход. Беги же!
Ничего больше не сказал волк. Поблагодарил младшего друида кивком головы и, осторожно пробравшись по самому краю ямы, прыгнул с обрыва в лес…
— Ушел! — выскочил на поляну Хельги с обнаженным мечом в руке. — Все-таки опять ускользнул.
— Да. Это хитрейший волчище, — как ни в чем не бывало поднялся с земли ирландец. — Проскочил краем, сбив меня с ног. Впрочем, думаю, вряд ли он снова объявится здесь — я хорошо зацепил его копьем.
И правда, с тех пор не появлялись больше волки около усадьбы Сигурда. Хотя доходили смутные слухи, что стая по-прежнему разбойничала в дальних лесах у Ерунд-озера, ну, так то, наверное, была другая стая…
Больше всего славы получил от ночной засады узколицый Конхобар. Его так и звали теперь — Конхобар Избавитель От Волка. Раб Трэль Навозник вновь отведал плетей за тупость, впрочем, ему к этому не привыкать было. А Хельги… Что Хельги? Повод для насмешек был — надо же, упустил-таки волка, — хоть вообще в усадьбу не показывайся. Он и не показывался больше, жил у Велунда.
А огромный волк темно-серой масти по-прежнему творил разбой во главе стаи, а в лунные ночи, насытившись и рычаньем разогнав в стороны волков, выходил на поляну в Черном лесу и выл, подняв морду к звездам. В вое этом слышалась вовсе не злоба, а одна лишь жуткая нечеловеческая тоска.
Глава 7
СЕКИРА ЭГИЛЯ
Декабрь 855 г. Бильрест-фьорд
Гнев и вражда
И обида не спят;
Ум и оружие
Конунгу надобны,
Чтоб меж людей
Первым он был.
«Старшая Эдда». Речи Сигрдривы
Лагерь молодых воинов под руководством Эгиля Спокойного На Веслах располагался в густом лесу у среднего течения Радужного ручья и тщательно охранялся — вход и выход из лагеря без специального разрешения Эгиля был строго-настрого запрещен: молодежь должна была повариться в собственном соку, привыкнуть к особому специфическому настрою дружины, в которой каждому было нужно заявить о себе и вместе с тем оставаться таким, как все остальные. Харальд Бочонок, Ингви Рыжий Червь, красавчик Фриддлейв, сын Свейна Копителя Коров, Хельги и даже Дирмунд Заика с Приблудой Хрольвом в числе других молодых воинов жили в длинном, обложенном дерном доме, откуда то и дело разносились раскаты смеха. Старый Эгиль, сидя на лавке перед входом, в полудреме смотрел на катившееся к закату солнце, нет-нет да и прислушиваясь к тому, что происходило внутри дома.
Конечно же, говорили о девках. О чем еще-то? Харальд Бочонок рассказывал о пухленькой рыжеволосой Ингрид, дальней родственнице красавчика Фриддлейва. Ингрид Харальду давно нравилась, а вот добиться взаимности он не знал как. Как-то раз, зимой еще, подарил ей лисенка, вернее, хотел подарить: только вытащил из корзинки, а тот хвать Харальда за руку — и был таков, только хвост замелькал за деревьями. Ингрид хохотала на весь Бильрест-фьорд — она считалась известной хохотушкой, не то что вечно молчаливый Фриддлейв. Он и сейчас молчал, никак не реагируя на веселые россказни Бочонка.
— А вот еще случай был, — подождав, когда все перестанут смеяться, продолжал Харальд. — Снег уже таял, как позвал я Ингрид на горку — покататься. Уселись в санки — ну, думаю, тут-то я ее и обниму, затискаю, а если повезет, то и поцелую… Ты не слушай, Снорри, тебе про то рано еще!
Снорри — светло-русый малыш лет двенадцати, по здешним меркам уже вполне взрослый, внимающий Харальду буквально раскрыв рот, покраснел, низко опустив голову, что тут же вызвало у его сотоварищей новый приступ хохота.
— Ишь, Снорри-то наш загрустил, — с притворной суровостью покачал головой Хельги. — Видно, ему тоже нравится Ингрид. То-то я смотрю — зачастил он к хутору Свейна. Да что ты притих, Снорри? А, молчишь? Сразу видно человека, в любовных делах опытного. Ну, чего так сидеть? Научил бы хоть Харальда целоваться, а то он ведь, бедный, так и не умеет. Верно, Бочонок?
