— Подстилка коммунячья! Они объедаются, а у нас на водку не хватает!! Убить тебя мало!
Секретарша без страха смотрела на беснующуюся толпу, сказала тихо:
— Ну, убейте. Если от этого легче станет! Подумаешь, останутся без матери-одиночки две девочки-близняшки…
Сзади подскочил какой-то скрюченный, тощий, кривоногий… Типичный гопник (ГОП — городское общежитие пролетариата)… Трусливо ударил железной водопроводной трубой сзади, подло…
Девушка покачнулась, но устояла на ногах, от смерти её спас шиньон… Но тут гопник взмахнул трубой с окровавленным тройником на конце снова…
В этом миг грохнул выстрел…
Гопник недоуменно посмотрел на расплывающееся на его грязной, вонючей, поддетой под пиджак майке горячее пятно…
— Шухер! Менты!!!
Толпа рванула в разные стороны — завопили сбитые с ног демократки, которых гопники немилосердно топтали…
Но это была не милиция.
Подчиняясь демократическому своему руководству, доблестная Краснознамённая Московская милиция, в которой и москвичей-то было — абсолютное меньшинство! — в очередной раз умыла руки.
Просто «партейный» старичок, который вроде бы только и делал, что ходил, побрякивая медалями на потёртом кительке, по школам и что-то там детишкам про войну всё рассказывал — спокойно, без излишней суеты, неторопливо восстановил сталинскую социалистическую законность…
Как уже делал это один раз на этой же самой улице, но несколько ранее, девятнадцатого октября одна тысяча девятьсот сорок первого года. (Откуда ствол? Трофейный… Заботливо сбережённый.)
А в городе Жуковский Московской области, на площади Кирова, Вождь Мирового Пролетариата в этот час снова отправлялся из фойе Жуковского Авиационного техникума в ссылку, в темный подвал…
…У станции метро «Площадь Ногина», напротив Политехнического музея, уютно сидели на бульваре два джентльмена, которых незабвенные Ильф и Петров назвали бы «пикейными жилетами»…
С безопасного отдаления, удобно сидя на садовой скамеечке, они бесстрашно наблюдали ход текущих событий и мирно беседовали.
— И всё же, Иван Петрович, при Сталине было…
— Что было?
— Всё было… и было в основном не так уж и плохо.
— Обоснуйте, Исаак Моисеевич?
— С удовольствием, Иван Петрович… В «тоталитарном сталинском СССР» не требовалось разрешения для приобретения оружия. Оружие и боеприпасы при Сталине каждый достигший 18 лет мог свободно купить в магазине.
— Ну и что? Сейчас приносите в магазин охотничий билет и покупайте!
— О! А ежели я не охотник?
— Ну, заплатите мзду председателю Охотсоюза, он вам тут же билет выправит…
— Я про то и говорю… а тогда он мзды просто бы не взял, побоялся! Далее. В «тоталитарном СССР» не требовалось носить с собой паспорт, а массовые проверки документов отсутствовали как класс.
— Это вы, любезнейший, просто не жили в закрытых городах — например, в Севастополе или Владивостоке, где военный патруль мог вас, «пиджака», остановить… Да и в Москве бывало. Подойдёт к вам на Казанском вокзале весьма вежливый молодой человек и спросит, как проехать, например, в Кривоколенный или в Садовнический переулок., и если вы не знаете — значит, не москвич, и тут же следом подойдёт очень вежливый милиционер и проверит вас на предмет — не со сто первого ли вы километра прибыли?[43]
— Зато в «тоталитарном СССР» не требовалось предъявлять паспорт при покупке билета на поезд дальнего следования. Также билет можно было передать другому лицу.
— Согласен.
— В «тоталитарном СССР» никогда не обыскивали пассажиров в аэропортах.
— Так ведь тогда и самолёты не угоняли! Потому как потом репрессировалась не то что вся семья угонщика — а весь его род до седьмого колена… и это было, на мой взгляд, справедливо. Да.
— В «тоталитарном СССР» документы на землю или застройку дома оформляли за один день.
— Не спорю. Когда же это занимало дня два, советские люди кричали о засилье «страшной бюрократии» писали гневные письма в газеты. И что особенно смешно — это здорово помогало!
— В «тоталитарном СССР» нельзя было выселить людей на улицу, не предоставив им другого жилья.
Выселять людей в зимнее время запрещалось. Также в СССР обычно не продавали дома вместе с жильцами, как мне из Таллина пишут.
— Согласен.
— В «тоталитарном СССР» для временной регистрации по временному месту жительства из документов требовался только паспорт.
— Но уж тогда, даже если на лето переселяешься на дачу, в Малаховку — будь любезен, первый визит сделай не на пляж, а к участковому… иначе штраф! Впрочем, при царе было то же самое — я же прекрасно это помню…
— В «тоталитарном СССР» русского человека не резали только за то, что он русский…
— Это да… и еврея — только за то, что он еврей. Это при Брежневе стали ваших маленько прессовать…
— Согласен. По сравнению с нынешней Россией сталинский СССР — это царство свободы.
— Зато у нас теперь несколько партий, да и в журналах столько много интересного печатают.
— Согласен, читать нынче интересней, чем жить… Барышня, барышня, постойте! — встревоженно вскрикнул старичок.
Пошатываясь, роняя на ухоженный красноватый песок тяжёлые черные капли, стекающие по шее и предплечью, мимо лавочки брела давешняя секретарша…
— Звери, звери… Иван Петрович, помогите мне… давайте её усадим, вот так!
— Исаак Моисеевич, вы меня просто поражаете — откуда у вас в карманах и бинт, и перекись водорода? Вы что, их всегда с собой носите?
— Так ведь революция, Иван Петрович! А на Руси революция — это когда нет милиционера, а потому надо обязательно бить жидов… глупые люди. Сначала они бьют жидов, а потом велосипедистов…
— А велосипедистов-то за что?!!
20 августа 1991 года. Десять часов одна минута, улица Будённого. Генеральный штаб Советской Армии
Иначе же — «Арбатский военный округ».
Офицеры которого ходят на службу не в сапогах, а в ботиночках…
До революции здесь размещалось Александровское юнкерское училище, в здании, что выходит на Гоголевский бульвар.
В октябре 1917 года александровские юнкера были одни из тех немногих, кто сказал свое «нет» революционной матросне… почитай, что все они, расстрелянные, заколотые штыками, забитые прикладами, были закопаны у церкви Всех Святых, что на Петроградском шоссе…
Некоторые, тяжело раненные, были закопаны заживо.
Теперь обитатели этого здания — численность которых молоденькая черножопая Кондолиза Райc, посчитав окна, определила в восемь тысяч голов, в события предпочитали не вмешиваться… ожидали команды.
И команда поступила.
— Генерал-лейтенант Подколзин!
Молодой сорокапятилетний, сухощавый, похожий на туго сжатую пружину, готовую взрывом в любой момент распрямиться, — генерал, до сего момента — первый заместитель командующего ВДВ:
— Есть!
— Вступить в командование ВДВ!
— Есть! Товарищ Маршал! Разрешите вопрос?
— Слушаю вас.
— А где прежний командующий? У кого мне принимать войска?
Ахромеев сделал решительный, рубящий жест:
— Грачёва — нах!
— И — йесть!
Произнесено это было с огромным чувством… всё-таки здоровое честолюбие, это так по-военному.
— Генерал-полковник Дейнекин!
Могучий, крепкий, как сибирский кедр, молодой, сорока четырёх лет, мужик с простым крестьянским ЛИЦОМ:
— Есть!
— Вступить в должность Главкома ВВС!
— Есть вступить в должность. Шапошникова — туда же?
— Так точно. Засиделся на должности, горбачёвский выблядок…
Армия стремительно самоочищалась…
20 августа 1991 года. Десять часов двадцать одна минута. Штаб Комитета по оперативному управлению СССР, отметка «Минус тридцать один метр»
— И-эх, товарищи… ну кто же так запои купирует? Взяли и отняли водку у организма. А потом удивляетесь, что он, этот организм, сидит и Горбачёвых ловит, маленьких-маленьких, зелёненьких таких…
Доктор, спешно доставленный из Чеховского ЛТП, укоризненно покачал головой…
Товарищ Павлов, советник президента Российской Федерации, с виновато-досадливым видом, смущённо протирал пенсне:
— Да кто же его знал… у нас ведь даже Наркомуголь товарищ Засядько так не напивался, на что уж он был потомственный шахтёр! Но ведь… он… был вполне адекватным? По телевизору выступал?
— Это он на андреналине, с испугу.
— Ну ладно… доктор, какие будут прогнозы?
— Прогноз один, как говаривает моя тёща, по осени разглядывая кабанчика, — надо резать!
— Прямо здесь?
— Да вы что. Он тут всё заблюёт… не волнуйтесь. У нас методика отработана.
