писарчук под хмельком приятелям или бабе своей, да и конец тайне государственной! Обязательно языками растреплют, а лазутчик вражеский услышит. И выйдет та неграмотность воеводская для Руси боком. Большой кровью может обернуться, если враг наши намерения и планы заранее узнает. Не так разве?
— Так, Великий государь! — Склонился в поклоне Григорий. — Слово твоё мудро: не мыслил я допрежь о таком. Потому как от отчич и дедич тако на Руси повелось, что наука книжная зело трудна и не каждому по разуму.
За неделю, прошедшую с того памятного дня, как я очнулся в теле русского царя, широко известного в наше время как Лжедмитрий Первый, здесь же признаваемого большинством русских людей за спасшегося от смерти младшего сына царя Ивана Грозного Димитрия Иоанновича, мне довелось познакомиться со множеством людей самых разных социальных слоёв: от простых ремесленников до князей. Конечно, мой предшественник, которому в известной истории предстояло быть предательски убитым заговорщиками 17 мая 1606 года, многих из них — князей и бояр с дворянами, разумеется, а не ремесленников — знал и до того, но мне-то, явившемуся из двадцать первого столетия, даже имена их были неизвестны, за исключением нескольких, бывших, что называется, «на слуху».
В своё время мне довелось читать и о Василии Шуйском, и о вожде крестьянской войны Болотникове, называвшем себя «воеводой царя Дмитрия», и о Кузьме Минине и Дмитрии Пожарском, и о Лжедмитриях, которых было, кажется, трое, если считать моего нынешнего «реципиента» за самозванца под номером один [52]. Разумеется, знал я и имя Гришки Отрепьева, беглого монаха, якобы выдававшего себя за спасённого царевича. Ещё в советское время, читая исторические романы, я удивлялся, как это возможно: выдавать себя за другое лицо, если живы-здоровы десятки людей, лично знающих тебя как расстригу из Чудова монастыря? Ладно бы в дикой Польше, где никому не было дела до подлинности претендента, а иезуиты стремились подчинить Россию влиянию католичества через своего ставленника. Но в Москве-то полным-полно народа, начиная от родителей и заканчивая приятелями детства, с которыми ещё в сопливом возрасте в лапту да бабки игрались! Одного, двоих, пусть десяток можно уговорить или застращать чем-то, чтобы тебя не признали. Но чтобы ВСЕХ? Нет, так не бывает. А когда стрелецкий голова Огарёв упомянул, что при походе на Москву я, то есть, конечно, не я, а якобы «Лжедмитрий», мой предшественник, показывал народу настоящего Отрепьева, чтобы развеять пропаганду о своей с ним идентичности, я для себя решил всё же постараться познакомиться с этим историческим персонажем.
Желание это сбылось даже быстрее, чем я думал. Когда в тот памятный день наш отряд, приблизившись к мосту через Москву-реку, был встречен выстрелами с непривычно выглядевшей без высокой шатровой крыши Свибловой башни, захваченной мятежниками, я приказал отойти, укрывшись за бревенчатыми избами. Ситуация оказалась весьма неприятной: в башне, как выяснилось, имелись пушки, а отрезок кремлёвской стены был занят пищальниками и стрелками из лука. Люди Шуйских то ли захватили также и Тайницкую башню, то ли каким-то образом заблокировали возможность для тамошнего стрелецкого караула выбраться на стены Кремля. Так что варианты переправы по мосту или перевозки бойцов мелкими группами на пароме грозили слишком большими потерями среди моих людей. Я, к сожалению, был совершенно не уверен в стойкости и боевой выучке московских стрельцов, которые в отличие от провинциальных воинов, давно не участвовали в реальных походах и чаще использовались в качестве «роты почётного караула» или столичных пожарных. Поэтому гнать их на штурм кремлёвских стен с одними пищалями и холодным оружием не рискнул.
Посему, следуя совету стрелецкого головы Епифана Сергеева, я решил было направить отряд к Пушкарскому двору, чтобы разжиться чем-то посерьёзнее.
Конечно, я мог бы приказать «раскулачить» пару башен Деревянного города, изъяв оттуда на время короткоствольные «тюфяки». Но большого смысла это не имело: малокалиберные недопушки, намертво вмонтированные в бесколёсные колоды попросту не в состоянии пробить брешь в крепостной стене или разнести в щепки дубовые, окованные железом ворота Кремля. А учитывая факт отсутствия в их боекомплекте ядер — эти, по сути, артиллерийские дробовики заряжались исключительно жеребеем, то есть рублеными на куски металлическими прутками — пострадать от их применения при рикошете могли скорее посадские люди и наши бойцы, нежели заговорщики.
А в Пушкарской слободе, где, как известно, живут местные «боги войны» и мастера по изготовлению артиллерийских орудий и всего, к ним полагающемуся, вполне могло найтись несколько готовых изделий, не переданных пока что в войска.
Сердце старого сталинского миномётчика уже предвкушало, как загрохочут пушки, снося ядрами кремлёвские ворота и сгоняя мятежников с крепостных стен… Но тут в голове на мгновение потемнело, как случалось всегда при всё более слабеющих попытках «реципиента» взять под контроль наш общий с ним мозг. И тут же внутренним взором я увидел город с высоты птичьего полёта. Прикрытые расшитыми рукавами ферязи руки царя — то есть мои нынешние руки — крепко сжимали перила открытого ветрам высокого арочного проёма, рядом угадывались две фигуры: в богатом кафтане и в чёрной рясе. Я смотрел вниз, на здания, стены и башни Кремля, лабиринты улиц Китай-города, вторую, китайгородскую стену, снова какие-то дома, заулки, церквушки, дворы… Между второй и третьей, деревянной крепостными стенами виднелась Пушкарская слобода. Я отчего-то совершенно ясно сознавал, что это — именно она. Видимо, во мне проснулись воспоминания того дня, когда только прибывший в Москву молодой царь с кремлёвской колокольни озирал лежащую у ног его столицу Русского царства. За деревянной стеной Скородома жилых дворов было уже меньше, посады охватывали город узкой полосой, за которой виднелись огороды и уже желтеющие ржаные поля, ограниченные у горизонта тёмной полоской лесов.
Но вот стоящая перед глазами далеко внизу кремлёвская стена с башнями была не той, напротив которой находился наш отряд лоялистов! Да и Москвы-реки что-то не замечалось. Выходит, Пушкарская слобода расположена на противоположном краю города и пробиваться туда придётся через всю столицу. А это, по меркам семнадцатого столетия, тот ещё мегаполис! Так что посылать небольшой отряд за артиллерией рискованно: есть большая вероятность, что он напорется на превосходящие силы изменников. А что такое бои в городе — я себе хорошо представлял по собственной воинской службе. Конечно, пока нет опасности напороться на пулемётную засаду или быть закиданными с чердаков «лимонками», но и просто попасть в «клещи» в узком переулке — радости никакой. Идти же всеми силами, сметая вероятные заслоны, конечно, можно. Но время, время, время!!!
— А скажи-ка, сотник, — обратился я к свежеиспеченному командиру царских телохранителей, —
