Просунулся за руль и махом завел движок.
— Залезаем! Залезаем!
Девчонки, пихая друг друга, влезли, а последним, едва захлопнув дверь, поместился Киврин.
— Держитесь!
«Рафик», швыряясь камушками, выскочил на дорогу, и помчался, набирая скорость. В зеркальцах заднего вида металась толпа и разворачивался автобус с выбитыми окнами. В сторонке горел перевернутый «луноход» — желтый «уазик» с синей полосой по борту.
— Надо переждать… — застонал Айдар, кривя лицо. — В город нельзя, у «алашистов» заставы везде… М-м-м… Жын-шайтан… — он отдышался. — У меня тут дед живет, недалеко…
— Покажешь дорогу, — вытолкнул я, подворачивая баранку.
За строем тополей бурлила норовистая речка, склоны курчавились свежей зеленью, а небеса невинно голубели. Что им до кровавых людских разборок? У них впереди — вечность…
«Ага… — криво усмехнулся я. — Если „разумные существа“ не спалят планету на хрен! Они это могут…»
Там же, позже
По дороге мы катили осторожно, потому и не попались в ловушку — «алашисты» перегораживали Горную автобусами, а за обочинами выкладывали пулеметные гнезда из мешков, набитых песком.
Бодаться с нациками я даже не пытался — свернул на грунтовку, по совету Айдара, и объехал опасное место по берегу Малой Алматинки, шумливому, гремучему потоку чистейшей воды. Выезжать обратно на дорогу было боязно, и мы, загнав «рафик» в лесок, вышли к пустынной Горной. Вовремя.
— Связи нет, — доложил Киврин, пряча радиофон, — глухо.
— Света тоже, — мои глаза зацепили поваленную опору ЛЭП.
Пока я с Володькой переговаривался вполголоса, из долины накатил гул, и в сторону Медео проследовала пара милицейских автобусов, желто-синих кургузых «Уральцев». Пяти минут не оттикало, как заколотил пулемет, затрещали очереди пожиже.
А мы рванули дальше, спускаясь и петляя, пока не свернули на Каменское плато, где блестели купола обсерватории. Дед Айдара проживал неподалеку, соседствуя с бесконечным садом совхоза «Горный Гигант».
Дом старого Малжана Ильясова, выстроенный из камня, сливался со скалистым пригорком. Сбрасывая газ, я заехал прямо в маленький уютный дворик — с одной стороны распахивался вид чуть ли не на всю Алма-Ату, а с другой — на крытые снегом горы.
— Осторожно! — забегали девушки. — Ой, у него вся нога в крови!
Айдар всхлипывал только, и сильно жмурился, когда накатывала резучая боль.
— Рит, придержи дверь…
Седой аксакал не причитал, когда я с Володькой занес в комнату его внука, а живо растопил печь. Наполнив котел водой, он поставил ее греться, и натащил чистых, хоть и ветхих простыней, тут же порвав их на бинты. Девчонки помогали деду, а я помог Ирине — сыскал для нее войлочные тапки. Товарищ Ильясов меня простит.
— Невозможно, немыслимо… — бормотала фигуристка, зябко обнимая себя за плечи. — Просто безумие какое-то…
Смеркалось, и я запалил керосиновую лампу, брюзжа:
— Это не безумство, а торжество ленинской национальной политики. Здешний народ до сих пор на племена и кланы делится, а мы ему государственность, партию — нате! Что растили, то и вырастили — национализм созрел…
— Правду говоришь, — бесшумно подошедший дед с кряхтеньем уселся на лавку рядом с Моисеевой. — Были у нас ханы, да беки, а нынче первые секретари, да председатели. Только суть та же. Эх, да что далеко ходить! Мой отец, прадед Айдара, уж как гордился, что наш род жулаир к Старшему жузу относится, хоть и племя наше, кушик, бедным считалось… Считалось! — фыркнул он, и морщины на загорелом лице дрогнули. — Этот счет до сих пор ведется! Откуда Кунаев? Из клана Ысты Старшего жуза! И, думаете, сейчас его самого валят? Не-ет! Отгоняют от кормушки весь род Ысты!
— И какой клан отгоняет? — сощурился я.
— Говорят, что Шапрашты, — без охоты ответил Ильясов. Вздохнув, он погладил колени натруженными руками. — Неправильно всё это… Мы за Советскую власть боролись! За наш, новый мир! А старый-то, вишь, как извернулся… — старик медленно покачал седой головой. — На фронте я в разведбате служил. Нас пятеро было из Алма-Аты, а взводный — русский, откуда-то из Брянска. Илларионом звали. Строгий был, но не злой. И своих не подтягивал, он же не из племени был, а из народа! Так немцы однажды насели крепко… Ранили Иллариона, мы к нему, а он нас отгоняет: «Уходите, мать вашу, прикрою! Иначе вместе ляжем!» Отходим мы, зубы жмем, но приказ выполняем. А взводный крыл фрицев из «дегтяря», пока патронов хватало… Слышим затем, как грохнуло — это он немчуру подпустил поближе, да и рванул чеку. Граната противотанковая — и сам насмерть, и вражья с собой забрал, сколько смог… А мы живем.
Поднатужившись, Маржан встал, упираясь руками в колени.
— Ладно… — вздохнул он. — Девушки и без меня справятся, а я схожу в обсерваторию — у астрономов дизель-генераторы, и почта… эта… электронная. Может, разузнаю чего…
— Я провожу, — шагнула из прихожей Марина.
— Ну уж… — недовольно заворчал дед.
— Майор Ершова, — представилась «Росита», намечая улыбку.
— А, ну тогда другое дело, — взбодрился Ильясов. — Пошли!
И двое разведчиков растаяли будто, канув в сумерки. А к моей спине прижалась Рита. Обняла за шею, и задышала в ухо.
— Тихо как… — пробормотала она. — А дед говорил: «Стреляли…»
— Не бойся, — погладил я девичью, всё еще девичью руку. — Переночуем здесь, к утру хоть что-нибудь выяснится… А нет, так сами справимся. Аэродром тут недалеко, прорвемся…
— А я не боюсь! — зашептала Рита, крепче стискивая руки.
— Задушишь! — фыркнул я, и замер. Со стороны города глухо донеслась пулеметная очередь.
Вечер того же дня
Москва, Сретенка
Будучи президентом, Андропов очень редко появлялся на старой конспиративной квартире — и не по чину, и дела не пускают.
Но иногда его тянуло сюда, даже некая ностальгия пробивалась. Все же изрядный кусок жизни прошел под знаком щита и меча.
Охрана незаметно оцепила весь квартал, в нескольких машинах, припаркованных поблизости, засели парни из «девятки», и лишь затем подъехала черная «Волга». Не бронированная, и даже не «дублерка», но начохр смирился. В самом деле, огромный «ЗиЛ» вызвал бы нездоровый интерес. Пусть хоть так…
Дверь в подъезд стояла открытой, рядом вдумчиво смолил сигарету прикрепленный, и президенту СССР оставалось лишь прошмыгнуть к лифту, да вдавить кнопку «4».
В дверях знакомой квартиры его встретил Питовранов.
— Здравствуй, Женя, — обронил Андропов, переступая порог.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — чуть поклонился Е Пэ, вежливо сторонясь.
— Ишь, какой почтительный… — заворчал Ю Вэ, вешая плащ.
— Ну, а как же, — дипломатично улыбнулся Питовранов.
Выглядел он по-прежнему импозантно, смахивая на ученого или интуриста, какими их снимают в кино.
— Прошу! Налить?
— Плесни.
Евгений Петрович подхватил синюю бутылку, и наполнил рюмку рейнским «Либфраумильхе».
Президент выцедил налитое, смакуя.
— Уф-ф! — отставив рюмку, он повалился на скрипнувшее кресло. — Хорошо! Жаль, времени немного, а то бы я… М-да… И ночка, чую, будет та еще… Ладно. Начнем с твоей темы. «И хороши у нас дела»?
— По-разному, — тонко улыбнулся Питовранов. — Чарли Гоустбир связался с нами из Гаваны, и доложил о ликвидации Моргана. Короче говоря, все три клана, что участвовали в заговоре против «координатора», лишились своих главарей. Разумеется, на биржах сильно «штормило» — курсы акций то взлетали до небес, то падали на самое дно. К марту все вроде успокоилось, но это внешне. А в глубине идет ожесточенная война, продолжается дележка, и никто не хочет уступать! Для того и нужен был «координатор», чтобы находить баланс, но…
— Короче, хаос, — буркнул Андропов. — Выводы?
— Практически все буржуины понесут огромные потери, и будут их нести, пока не договорятся. В принципе, богатейших семей в мире всего восемь десятков, причем, многие из них связаны узами брака, а посему компромиссы грядут… Думаю, трясти Запад будет еще долго, весь этот год, но нам это только на руку — разобщенные олигархи уступят и в Африке, и в Латинской Америке, и в Юго-Восточной Азии. Наше влияние, подкрепленное экономическими программами, усиливается, и мы уже способны защитить и вложения, и наших партнеров…
— Fleet is being? — усмехнулся президент.
— Yes, — серьезно кивнул Е Пэ.
— Ладненько… — Ю Вэ сложил ладони, словно для молитвы, и поднес ко рту. — С Цвигуном говорил? В курсе уже?
— «Полумесяц нестабильности»? — кривовато усмехнулся Питовранов. — В курсе. Но там всё сложнее. Да, казахские, узбекские и таджикские националисты зашевелились чуть ли не в один день, но сваливать всё на внешнее влияние нельзя. К сожалению, те самые народные массы частенько поддерживают «нациков». Можно, конечно, уговорить себя, что в беспорядках участвуют сплошь одни маргиналы, но это не так.
— М-да… — Андропов поморщился. — Кунаев сегодня по телефону орал: «Кто виноват⁈ Товарищ Ленин виноват!» И что ты ему скажешь? Пестовали нацменов, холили, и боком нам вышла «коренизация»!
