поведение Л.А. Штайнберг. – А потом… потом я упал, и стало очень больно. Как будто, ну, как… как будто на меня упал самолет. В смысле, опять. А потом все прошло. Я смотрю, опять она, вся в крови и в каких-то ошметках… Я спросил, что случилось, и она сказала, что Ленина выпотрошили.
Потом, как я понял, Петров захотел узнать подробности, но завканц уже взяла себя в руки и сообщила нашему журналисту, что это не его собачье дело.
– Я не стал настаивать, она и так вся тряслась, – сказал Петров. – Бедняжка.
Я потратил еще пару минут на выяснение второстепенных деталей, и заключил:
– Я думаю, что Ленина потрошили заживо. Поэтому Штайнберг и решила наплевать на свои любимые инструкции, бросила вас и побежала за ним. Кстати, если вы не хотите создать ей проблем, постарайтесь не распространяться про «надо подождать», за это у них взыскание, и серьезное.
– Я так и подумал, – сказал Петров. – Знаете только вы и Ильф. Ну и Приблудный что-то, наверно, услышал, но без конкретики. В основном это были оценки моих интеллектуальных способностей от Ильфа и прочие глубоко субъективные вещи. О том, что надо сотрудничать со следствием, чтобы потом не нести моральные убытки.
– Моральные убытки?.. – припомнил я. – Если вас это утешит, сразу после телеграммы я съездил домой к товарищу Ульянову-Ленину и обнаружил, что он еще первого июля исчез в неизвестном направлении. Уехал из дома и не вернулся.
– Знаете, как-то не утешает.
– Поверьте, труп Ленина и меня бы утешил гораздо больше. А Ильф рассказал вам про нападение на мадам Штайнберг? Она до сих пор в больнице. И, между прочим, из-за нее я на вас и вышел. Правда, сначала я был уверен, что это Ильф на нее напал.
– Иля?! Да он ни в жизни!.. Как можно подумать!..
Я отодвинул трубку от уха и усмехнулся в усы. Помнится, в свое время Ильф тоже принялся возмущаться, когда я предположил, что завканц избил Евгений Петров. Только его дорогой соавтор делал это куда эмоциональнее.
Я подождал, пока журналист выскажется, и посмотрел на часы:
– Спасибо за сотрудничество. Если что, я пришлю телеграмму. И… будьте осторожны.
Мы попрощались; я положил трубку и освободил телефонную кабинку с чувством выполненного долга.
Впереди было много работы, причем большую ее часть предстояло сделать Васильченко.
Впрочем, я его не жалел.
***
Тот же день
Ташкент. Рынок
М.А. Файнзильберг
Погода была отличной, и Миша Файнзильберг решил прогуляться с дядькой Тохиром до рынка. Анвар на этот раз почти не ворчал, только попросил не делать глупостей. Причем просил он это с абсолютной уверенность в результате. Точнее, в отсутствие такового.
Михаил уже понял, что живут они в частном секторе на окраине города, запомнил улицу и дом и не выучил только район. Чтобы дойти до главного рынка, нужно было брести по жаре с тряпкой на голове, глотая пыль с обочин, и несколько раз переходить арыки по деревянным мосткам под ворчание хромого дядьки Тохира. Из-за его ноги они часто останавливались и садились отдохнуть под чинарами или под дубами, чьи мощные корни сосали воду из арыков.
Рядом с домом, в двадцати минутах ходьбы, тоже был рыночек, только совсем бедный и маленький, поэтому за серьезными покупками они все-таки ходили на главный. Зато на маленьком базаре Анвар промышлял своей сапожной работой. То есть официально он вроде как числился при доме быта, а по сути был сам по себе, уходил и приходил когда хотел. Дядька Тохир, кстати, вообще не работал, занимался хозяйством: домом и огородом. Миша пытался помогать ему – он ужасно не любил чувствовать себя бесполезным нахлебником – но Тохир только посмеивался, отбирал у него лопату, тяпку и другой сельскохозяйственный инвентарь и дразнился обидными словами в духе «пусти художника в огород». Они с Анваром ему только посуду разрешали мыть, и то со скрипом, особенно после того, как Миша уронил себе на ногу казан из-под плова. Да, дядька Тохир после этого жал ему руку со словами «поздравляю, мой хромой друг», а Анвар долго и печально вздыхал. Пожалуй, Мишу это обеспокоило куда больше, чем если бы тот орал и обзывался.
Кстати, последние три дня Анвар вел себя необычно. Миша уже привык, что его новый друг чуть что начинает кричать и норовит дать по шее, а тут он смотрел с подозрительной задумчивостью и заводил странные разговоры вроде «Бродяжка, а ты веришь в жизнь после смерти». И кто же знает, к чему он клонил, потому, что ни один из таких разговоров не продолжался больше минуты: Анвар хватался за голову и начинал матюкаться на дикой смеси русского и узбекского. А когда за разговоры принимался дядька Тохир, ему еще и сверху прилетало. От любящего племянника.
А от Анвара в принципе всем прилетало, включая соседей и случайных клиентов и исключая старую дворняжку Моську. Той дозволялось все, даже таскать цыплят у соседей. Миша лично наблюдал, как суровый Анвар забрал у собачки задушенного цыпленка и пошел орать на соседа, что тот плохо смотрит за курами.
– Анвар прав, – сказал тогда Тохир. – Куры лазают через сетку, капусту жрут, – он вытащил изо рта самокрутку и махнул рукой за дом, в сторону огорода.
Тут Миша в очередной раз предложил помощь по огороду, но ему запретили – руки кривые. И растут не оттуда.
А откуда растут, сейчас расскажет Анвар.
– Племянник всегда такой был, – говорил потом дядька Тохир. – Чуть что, сразу вспыхивает. Поэтому и не женился.
– Зато он добрый.
– Добрый и тащит к себе всех подряд, – подтвердил Тохир. – Думаешь, ты первый?
