— Вот. — Девушка сняла со стоящего рядом стола деревянный поднос с пирогами. — Хозяйка велела расстегаи с судаком и пряженцы грибные тебе принести. Оголодал, верно, с дороги. А я за сбитнем горячим схожу.
Дождавшись, когда сиделка выйдет, Матях откинул тонкое шерстяное одеяло, поднялся. Покрутил, разминаясь, руками, пару раз присел. Чувствовал он себя здоровым, как никогда. Вот только припахивало из подмышек изрядно, даже сам чувствовал. Да и неудивительно: не мылся чуть не полмесяца, одежду почти неделю не снимал. Вот и сейчас его прямо в рубашке и штанах на тюфяк уложили. Хорошо хоть, поршни кто-то снять догадался.
Сержант подошел к окну, дотронулся до светящегося прямоугольника. Рама была затянута чем-то напоминающим кальку или пергамент. Андрей снял запирающую окно палку, потянул створки на себя. В лицо тут же ударило теплым ветром. Далеко впереди он увидел деревню, окруженную полями и огородами, слева играла белыми острыми листьями небольшая ивовая рощица, справа зеленело пастбище, на котором пощипывали траву несколько коров и десятка полтора белых коз с длинными витыми рогами. Внизу, метрах в пяти под окном, начиналась светло-желтая накатанная дорога, которая заворачивала за рощицу.
Матях высунулся наружу: вправо и влево от окна, вплотную примыкая к его домику, уходил частокол. Высота стены от земли до кончиков остро затесанных бревен составляла не меньше трех этажей обычного блочного дома. В общем, особо не полазишь и так просто не выпрыгнешь. Натуральный острог.
Сержант вернулся к постели, взял с подноса небольшой жареный пирожок, запустил в него зубы. Ничего, вкусно. Грибов и лука кухарка не пожалела, картошка совершенно не чувствуется. Прожевав первый пряженец, он взялся за второй, потом потянул к себе раскрытый сверху продолговатый, похожий на лодку, пирог, открывающий взору подернутую румяной корочкой рыбную начинку.
Дверь распахнулась, вошла девушка с большим деревянным ковшом в руках, и по комнате тут же растекся запах пряностей.
— Вот, сбитня отведай.
— Меня Андреем зовут. — Матях, принимая ковш, немного отпил.
По вкусу и цвету напиток напоминал чуть сладковатый бразильский кофе, перенасыщенный корицей, гвоздикой и цветочными ароматизаторами. Похоже, даже перцу добавили.
— Хорошо, — после пары глотков отставил угощение Андрей. — А ты тут как, Прасковья, за хозяйку будешь или помогаешь просто?
— Племянница я Илье Федотовичу, — потупила взгляд девушка. — Как батюшка наш, Зосим Федотович, преставился, дядюшка нас с сестрой к себе взял. Нехорошо, когда девушки одни живут, без родичей, что заступиться могут. В имении он ключника своего оставил, за хозяйством доглядывать, а нас сюда забрал.
— Далеко имение-то?
— В Пятиречье оно, на берегу Ладожском. Возле порта Вьюновского.
— Далеко, — присвистнул Андрей и потянулся к ковшу. Хоть и странный здесь кофе варят, а пить все равно хочется. — Что же теперь с ним будет?
— Илья Федотович сказывали, как я или сестра замуж выйдем, имение отцовское в приданое пойдет…
— Так ты, значит, богатая невеста? — Сержант окинул Прасковью взглядом: юная, стройная, небольшие, но хорошо угадываемые под сарафаном груди, мягкие черты лица… Андрей почувствовал, как некая часть тела внезапно очень сильно захотела жениться. Причем совершенно бескорыстно.
Что подумала девушка, узнать не удалось, поскольку она залилась краской и выскочила за дверь. Матях в несколько глотков допил горячий сбитень, ощутив, как его бросило в пот, вышел следом за Прасковьей — и оказался на широкой, метра в четыре, стене. Слева шел частокол с редкими бойницами, справа открывался просторный двор, заставленный пустыми телегами. Пара бородатых мужиков в серых рубахах и темных шароварах занималась как раз тем, что сбивала с повозок колеса и укатывала их в сарай, а получившиеся дощатые корытца складывала в штабель возле высокого, вровень со стеной, стога сена, прижатого сверху огромной деревянной крышкой. Напротив Андрея возвышался многоярусный дом: каменный низ, бревенчатый верх, резные ставни и лотки для стока воды, остроконечная крыша, из которой выпирают четыре трубы. Да-а, одной печью этакую громадину и не протопишь: метров сорок в длину, не меньше, и около пятнадцати в ширину. Немного поодаль стояло несколько сараев, опять же со стогами сена между ними, а вот в центре двора Матях с изумлением обнаружил самые настоящие катапульты — да вдобавок уже взведенные и заряженные каждая десятком булыжников с человеческую голову размером.
Правда, стоящие здесь метательные системы в корне отличались от тех, которые Андрей разглядывал в учебниках по истории: с туго закрученными жгутами из женских волос и чашами на концах рычагов для укладывания «боеприпаса». Здесь на высоких, сбитых из толстых бревен опорах лежала ось, поверх которой был привязан небрежно ошкуренный сосновый ствол. К короткой его части, длиной метра в два, крепились по сторонам две корзины кубометра по полтора, засыпанные камнями. К длинному рычагу — метров в шесть — была привязана большая кожаная петля. Скорее всего, из коровьей шкуры. Вот и вся система. Немножко гравитации — и никаких «аккумулирующих энергию элементов».
В поисках лестницы сержант прошел по стене до угла и обнаружил на небольшой выдающейся вперед площадке короткую пушечку, накрепко примотанную проволокой к толстому чурбаку и смотрящую вдоль стены. Длиной пушка была в руку, калибром — в два кулака. Матях сунул ладонь в ствол, нащупал пыж, уважительно кивнул: заряжено. Похоже, крепость готова сражаться хоть сейчас.
Сержант двинулся дальше, за сараи, и вместо лестницы нашел пологий земляной спуск. Навстречу поднималась Прасковья, которая тут же залилась краской и отвела глаза.
— Я корец и поднос заберу, боярин Андрей.
— Забирай, скромница ты наша, — кивнул Матях. — Скажи, а Илья Федотович где?
— Он с холопами к Панышонкам умчался. Сказывают, татары там объявились.
— Татары? — Въевшийся в плоть и кровь каждого русского человека синоним опасности сразу заставил иначе взглянуть на происходящие в усадьбе приготовления. — Далеко?
— Полста верст, боярин.
— Пятьдесят верст, это около ста километров, — произвел в уме нехитрый подсчет Матях и несколько успокоился. — Постой, не убегай. Помыться бы мне хотелось, одежду постирать. Не подскажешь, как это можно сделать?
— Баню вчерась топили. — Прасковья, хотя это и казалось невозможным, покраснела еще сильнее. — Хозяйка, мыслю, снова дрова палить не даст. Но вода теплая должна остаться. А порты и рубаху я могу постирать. Дни ноне жаркие, до завтра просохнет.
