Что сказать? Банальное – о неземной красоте, внезапно вспыхнувшей страсти? Не то! Ей банальности говорили миллион раз, не подействует.
– Да?
– Чувствую в вас разочарованность. Как журналистка вы не удовлетворены интервью.
Поднявшаяся было девушка снова опустилась на стул.
– Признаться, я не ожидала иного. Сначала русские говорят обычные фразы, стараясь не выдать никакие секреты, затем пытаются навязать знакомство.
– Я тоже не против знакомства, но позвольте узнать, что именно вы хотите услышать? Устройство двигателя "Чатос" вряд ли вас сильно волнует.
Она чуть наклонила голову и с интересом глянула на меня, окатив волной иссиня-чёрного огня.
– Мысли, чувства. Что вы ощущаете, когда стреляете во врага, когда стреляют в вас. Радость, когда боши горят. Скорбь, когда разбиваются друзья. Испанцы рассказывают со страстью, с воодушевлением, а вы – точно устав читаете.
Я помедлил.
– Хорошо. Обещаю необычный рассказ. Но и с вас потребую плату, – насладился ожиданием пошлости и выкатил неожиданное условие. – Покажите мне самое ценное, что для вас есть в Мадриде.
– Но вы же здесь полгода!
– И что? Город я вижу с высоты полторы тысячи метров. Ну, гулял по центру, когда плохая погода и категорически нелётные дни.
– Сейчас – хорошая. У вас же нет выходных!
– Самолёт ждёт новый двигатель.
Она на минуту задумалась. Позвала официанта, спросив о наличии телефона в заведении. Через полчаса и двух чашек кофе нас подобрала машина. Откровенно говоря, мне совершенно наплевать, куда мы едем, главное – с Марией.
За рулём обосновался юноша по имени Мигель, смотрит на неё с обожанием, что не удивительно. Оба наперебой рассказывают мне про город. Пытаюсь хотя бы названия улиц запомнить.
Сначала проспект де Ронда, потом широкая улица Алькала. Мало людей, никто не радуется приходу весны. Слышал, часть населения покинула столицу ещё перед ноябрьским штурмом. Оживление заметно близ станций метро, его подземелья спасают и от бомбёжек, и от артобстрелов. Вот приметное место – де Энарес, Мария взахлёб рассказывает какую-то древнюю историю о нём, а я вижу суровых патрульных, достаточно грубо пинающих немолодого мужика. Заподозрен в мародёрстве или пятая колонна Франко? Не моё дело.
Среди рукотворных ущелий забрезжила зелень. Это – городской парк Эль-Ретиро, сообщает Мигель, очень красивое место, только сейчас закрыт.
"Надо же! У нас в конце марта деревья сплошь голые", – вставил пять копеек Ванятка.
Остановились у ворот. Мария взмахнула журналистским удостоверением, расстреляла глазами часового – ноль реакции. Как только сказали о пилото русо, проехали внутрь без вопросов. Парк разочаровал. Пыльные бездействующие фонтаны, зачехлённые статуи и пасущиеся кони на клумбах действуют угнетающе, несмотря на щебет Марии, пытающейся передать, как здесь здорово было до франкистского путча. Война – она всегда неприглядная на вид, девочка. Что испанская гражданская, что иудейская.
– Просите, синьор Муэрто, что не смогла показать вам Мадрид таким, какой он на самом деле. Хотя… Мигель, давай к музею Прадо.
– Он тоже закрыт.
– В парк же прошли.
После того, как русского сокола с провожающей запустили в здание, подумалось, что можно хоть в казначейство проникнуть, преставившись пилотом ВВС. Испанцы добры к нам и удивительно беспечны.
Среди гулких залов журналистка пожалела, что отослала водителя. Картины опущены вниз, повёрнуты к стене, самые ценные снесены в подвал. Мы вдвоём разворачиваем их к свету. Хоть не специалист, но догадываюсь – большинство из них тянет на целое состояние.
Сначала шедевры Леонардо да Винчи, Веласкеса. Прихватить один на память? То-то Лиза обрадуется! Хотя рулон ткани на пальто её больше вдохновит. Я глянул на Марию, и о жене Бутакова вспоминать расхотелось.
В зале современной живописи первым на нас глянул с портрета незабвенный Лео Троцкий кисти Сальвадора Дали. Жив он ещё, но товарищу Бронштейну келья в перисподней отведена рядом с ленинскими покоями, и компания преданных большевиков ждёт его не меньше, чем жертвы красного террора – Ильича с реанимации.
– Вот он, настоящий вождь революции, которого Сталин коварно отстранил от власти и выгнал из страны!
Не знаешь, где обретёшь, где потеряешь. Слава Господу, нет рядом никого из сознательных военлётов, лишь Ванятка злобно засопел. Девушка-то троцкистка!
– Очень прошу вас, Мария, подобного не говорить при других посланцах СССР. Знаете же, Троцкого велено не любить.
– Конечно! Но вы – иной, я чувствую.
– Не троцкист, это точно.
Мы соскользнули с острой темы и посвятили Дали добрый час. Гениальный псих!
– А как вам нравится его дьявол?
Ничуть не менее опасная тема.
– Вы же коммунистка и, вероятно, католичка. Для христиан дьявол – зло, для марксистов к тому же несуществующее.
– В благородном демоне есть что-то поэтическое, вы не находите?
Ей Богу, ни капельки.
– Не знаю, сеньорита.
Мы вышли под мутное небо. Ни звёзд, ни бомбардировщиков.
– Могу выполнить своё обещание.
– Не обязательно, – улыбнулась Мария. – Я наблюдала. Вы верите женской проницательности? Мне кажется, теперь знаю о вас больше чем вы сами.
– Только кажется. Главное сокрыто. И, поверьте, мне не в тягость сдержать слово.
Она снова улыбнулась. В затемнённом городе нет уличных фонарей. Но эти глаза способны блестеть и в кромешной тьме.
– Договорились. Я сама найду вас через пару дней. Аэродром Кото в той стороне, примерно час быстрой ходьбы. Спасибо за вечер.
– Вам спасибо. Адиос, сеньорита.
Должно быть, я выглядел смешно в тот вечер – широкие вельветовые штаны, куртка, шляпа и "маузер" через плечо, а на круглой морде дурацкая радостная ухмылка. Вышеописанное пугало было арестовано первым же патрулём. В дорогу до Кото мне выделили провожатого.
"Не удалось затащить в койку?"
"Ты пошлое, низменное существо, красный сокол. Гнусные мысли прибавляют твой срок в преисподней".
"Готов к лишнему годику, если смогу поржать над тобой".
У моей комсомольской шизофрении прорезается чувство юмора?
Глава десятая
Бессребреники
Ваня Копец завалил "Юнкерса" и стал объектом подколок от личного состава эскадрильи.
На следующий день после воздушного боя к нам приехала Долорес Ибаррури, она же Пассионария, предводительница местной коммунистической партии и важная шишка в коалиционном республиканском правительстве. Толкнула речугу в духе "но пасаран", поблагодарила русских лётчиков за отказ от премии в 10 000 песет за сбитый самолёт, чем вызвала дружный ропот со стороны прибывших из СССР военлётов. Конечно, они явились из идейных соображений, горя священным пламенем ненависти к фашизму, но 10 000 песет…
