– Вань, ты лучше всех конструкцию "Чатос" знаешь и испанский язык. Есть идея!
Даже этому закоренелому коммунисту уставы и прочие предписания застряли поперёк организма. Тем более – простреленного.
– Мы аккумулятор возим мёртвым грузом. Если его выкинуть, сзади железку приконопатить? Слышал, на "Фарманах" в Мировую вообще на сковородках летали. Объясни механикам, у меня с испанским… не очень.
Хосе моментально врубился и быстро нашёл куски листовой стали от восьми до двенадцати миллиметров толщиной. Винтовочную пулю они удержали, а с крупным калибром мы и не пробовали, дабы не расстраиваться. Лучше хоть что-то, чем ничего. В течение недели желающие получили кустарные бронеспинки.
Потом из Союза прибыла первая партия И-16. О них большинство воевавших в Испании советских лётчиков только слышало, но не видело. Моноплан, без идиотской бипланной коробки с подкосами и расчалками, шасси убираются, скорострельные пулемёты "ШКАС", бронеспинка заводская, скорость намного выше… Песня!
Эскадрилья, наконец, получила штатную численность и по количеству машин, и людей. В ней появились иностранные добровольцы – американец, поляк, серб, а также четверо испанцев. Как только узнали про "Ишаков", часть народа моментально запросилась на перевод. И тогда Рычагов выдал историческую фразу:
– У И-16 самая высокая скорость. Что, любите быстро удирать из боя?
Потупились летуны, а я понял, что прямота Павла рано или поздно войдёт в тяжёлый конфликт с дубовой советской системой. Его скоро отозвали в Союз, а мы остались на "Чатос" и не пожалели, ибо песня "Ишака" оказалась категорически не лебединой. Весьма строгий в управлении, самолёт поразил недоработанностью конструкции по мелочам. Крайне сложная и трудоёмкая процедура складывания шасси, не менее замороченная последовательность их выпуска привели к тому, что многие пилоты поначалу и не пытались их втягивать. ШКАСы постоянно заедали от перегрева из-за длинных очередей. К сожалению, И-16, наречённый испанцами "Москас" (мошка), утратил горизонтальную манёвренность поликарповских бипланов, позволяющую сбивать "Фиаты". Тем не менее, и на "Ишаках" наши научились летать, выдрессировав упрямое копытное животное. Гордились, что в ВВС РККА появился самый быстрый и совершенный в мире истребитель… Пока испанцы по доброте душевной не притащили газету о прошедшей в Англии выставке авиатехники.
"Брешут буржуи! – завопил внутри меня товарищ Ваня. – Не могут они так писать про новый и секретный самолёт".
"Харрикейн" означает "ураган". Моноплан непривычного вида, на фотографии вокруг него позирует кучка джентльменов, с трудом сохраняющих степенность и чопорность вперемешку с самодовольным торжеством.
"Нет, напарник. Машина предназначена не только для Королевских ВВС, но и на экспорт. То есть может в Испанию попасть, к франкистам. Тогда нам – хана. В чистом виде".
"Понятно! – протянул мой сознательный комсомолец. – Значит, капиталистическая реклама! Враньё".
Оптимист, блин. А если с таким в воздухе столкнуться? Скорость больше пятисот километров в час, восемь пулемётов! Для "Харрикейна" наши "Ишаки" и "Чайки" кажутся лёгкой добычей. Понятно, что главная часть истребителя – пилот, но об уровне лётной подготовки в рабоче-крестьянской авиации мы наслышаны из самых первых уст, собственных. Не я один, очень многие лётчики выросли в полноценных истребителей только в Испании. Гражданская война показала даже самым упёртым и зашоренным: пилотажная, огневая и тактическая подготовка в СССР, мягко говоря, далека от совершенства.
Но было бы нечестно утверждать, что благодаря газетам сыпятся одни неприятности. Иногда очень даже наоборот.
Весной я завалил третьего немца. На следующий день, критически оглядывая дырки в хвостовом оперении, аккуратно заклеенные и закрашенные верным Хосе, услышал голос за спиной:
– Салуд, синьор Муэрте!
Обернулся и почувствовал – на земле бывает труднее, чем в облаках под пулями "Фиатов".
– Меня зовут Мария Гонсалес. Я – корреспондент газеты "Республика". Хочу взять интервью у русского пилота, сбившего "Савой" над Мадридом.
Если в тот момент отвернуться и зажмуриться, то по памяти не смог бы описать ни единой черты обратившейся ко мне женщины. Только глаза, огромные, тёмные, тёплые… Они приковали, подчинили, принесли сладостное щемящее желание. Боюсь – ему, скорее всего, никогда не суждено осуществиться.
– Си, синьорина.
Язык заплетается, надо же… Она рассмеялась.
– Так в Италии говорят. У нас – сеньорита. Сможете уделить пять минут?
Да хоть всё время до следующего вылета. И потом – тоже.
– Несомненно.
– Если вам непривычно, можете называть меня "камрад Мария".
– Сеньорита вам больше подходит. Не возражаете, если я переоденусь, и мы побеседуем в более уютном месте?
"И кто упрекал меня в похоти?"
"Молчи, Ванятка. Я не женат. Пикнешь под руку – мигом летишь в чистилище. Избавлюсь от шизы".
Удар ниже пояса – подлый, но эффективный. Квартирант стих.
Денег мало, зато тратить некуда, поэтому песеты накапливаются. Тем более при виде товарища Гонсалес мне бы скинулась вся эскадрилья.
В марте ещё прохладно по местным меркам, уличные кафе с осени втянули столики внутрь, как черепахи убирают ноги. Мария нашла нечто среднее между дешёвым и сравнительно приличным, постаралась не разорить меня на заказ и засыпала стандартным набором вопросов. Отвечать на них не сложно, можно и Ванятке поручить, если бы лентяй выучил испанский.
Кто-то мне говорил, что в Испании дефицит красивых женщин, ибо мало-мальски привлекательных спалили на кострах Инквизиции за ведьмовство. Так сказать, сработал естественный отбор наоборот. Этот теоретик не видел Марию. Коммунистка, а лицо тонкое, аристократическое, немного удлинённое. Глаза тёмные с синевой. Невысокая, с меня ростом, не то чтобы хрупкая, а как лезвие стилета. Вот-вот, именно такие стилеты в Испании – изящные, узкие и твёрдые. И не сказать, что холодное совершенство – россыпь мелких родинок на правой щеке и над ключицами, куда ныряет золотая цепочка. Несмотря на марксизм, на цепочке наверняка висит крестик, и аж пот прошиб при мысли о долине меж двумя полушариями, где спряталось распятие.
Я что, влюбляюсь? Это не банальная похоть, испанские девушки по-дружески помогают авиадорес русос снимать напряжение, чтоб в бою не отвлекали дурные мысли. Но разобраться во внутренних волнениях Мария не дала мне времени.
– Спасибо. Грасиас за обед. Адиос!
– Постойте!
Что сказать? Банальное – о неземной красоте, внезапно вспыхнувшей страсти? Не то! Ей банальности говорили миллион раз, не подействует.
