– Контакт!?
– Есть контакт!
Рулю обратно, останавливаюсь на старте. Ко мне приближается довольный Егоров.
– Изрядно, Павел Ксаверьевич, изрядно! Теперь поработаем педалями, вспомним повороты…
Вечером, пропахший бензином и касторкой, валюсь в изнеможении на койку. В последующие дни мне не до скуки – укатываю на «руллере» аэродром.
Небо, наконец, проясняется, но не к радости. Немцы здорово на нас озлились. Их аппараты бомбят Белосток и наши войска. Потери ничтожные один убитый и несколько раненых, но войска не любят авианалеты. В штабе армии забеспокоились. У пехоты своя авиация – в каждом корпусе есть отряд, но попытка перехватить немцев кончается плохо. Сбит русский «Моран», летчики погибли. К делу подключают крепостной авиаотряд, славный своими асами, Егоров собирает офицеров. Ситуация хреновая: немцы ставят на аппараты пулеметы. Атаковать с карабином их «Таубе» и «Альбатросы» – добровольное самоубийство. Хрупкому самолетику много не надо: очередь – и прощай Родина! Немцы бомбят войска безнаказанно. Зенитная артиллерия не помощник – пушек слишком мало. В штабе армии не стесняются в выражениях. Честь русских авиаторов затронута, штабс-капитан Егоров мрачен и зол.
Выход один: поставить на аппараты пулеметы. Предложение хорошее, только пулеметов нет. Правдами и неправдами Егоров добывает в авиароте «Мацон». Древний экземпляр, темп стрельбы низкий, магазин маленький, постоянные задержки при стрельбе… Но и такой «Мацон» у нас один. Синельников с механиками делают в кабине «Фармана» крепление на стальных дугах. Установка шаткая, да и сектор обстрела мал, но все-таки… Выбор аппарата объясняется просто: у «Фармана» наблюдатель впереди, ему сподручнее вести огонь. Рапота злится: он хочет драться. Наш «Максим» застрял где-то в авиароте. Егоров не хочет отправлять нас в бой:
– У вас только винтовка, поручик!
– Прапорщик Красовский перебил офицеров германского батальона! – возражает Рапота. – Он меткий стрелок! Мы и без пулемета…
Я молчу, Егоров соглашается. Сергей не прав: одно дело стрелять по неподвижной цели, другое – по юркому аппарату. Спорить, однако, не хочу – посчитают трусом. Что до последствий, так Сергей выбор сделал, а мне все равно. Полдня определяем тактику. Сверху-сзади заходить нельзя – собьют. В своей гондоле, мы как мишени в тире. Снизу-сзади? Можно, если с пулеметом, с винтовкой малоэффективно. Стрелять вслепую по фюзеляжу, надеясь, что пуля пробьет его и зацепит летчика? Замучаешься. Остается только в лоб. У немца стрелок-наблюдатель сидит впереди, сразу за мотором. Для него в верхнем крыле даже вырез сделан, иначе неба не видно. Наблюдатель стреляет вверх и по сторонам от хвоста. В бок вести огонь мешают крылья – перебьешь стойку или растяжку.
На летном поле ждем сигнала на «барраж». Модное французское словечко означает полет вдоль линии фронта. «Вуазен» и «Фарман» тихоходные, немцев нам не догнать. Выход – перехватить на обратном пути. Егоров дежурит у телефона. С линии фронта поступит сообщение: направление, количество аппаратов, нам останется завершить дело. Угу, завершим. Истребители, мать нашу, с винтовкой на пулемет… Впору писать завещание, но потомков у нас нет, а родственники и без того богатые. Танечка взгрустнет о бравом поручике, по мне так и плакать некому.
От телефонной станции бежит запыхавшийся солдатик. Два аппарата прошли над линией фронта, курс – на Белосток. Взлетаем и расходимся. Турлак и Зенько будет искать южнее, мы – севернее. Это сделать не просто: облачность. Стоит немцу нырнуть в облако – и прощай! Сменит курс, выскочит с другой стороны… Сергей, словно понимая, забирается выше, под самые облака. Выписываем круги, наблюдая за воздухом. Километрах в пяти виднеется Белосток, мы одни в небе. Вполне возможно, что стараемся зря: немцы могли уйти другим курсом. По уму так и следует. Остается слабая надежда: тевтоны обнаглели и наплюют на осторожность.
Опять я упускаю момент. Сергей наклоняет нос аппарата и мчит к Белостоку. Теперь и я вижу черную точку. Она быстро растет, приобретая очертания. Уже не точка – птичка. Вначале воробей, затем голубь, теперь коршун… У этой «птички» крылья сдвоенные, а вместо клюва – винт. Расстояние сокращается стремительно. Кладу «Маузер» на передний упор, встаю. В оптике «немец» как на ладони: крылья, хвостовое оперение, черные кресты на плоскостях. Военлет и наблюдатель не виды из-за крыла. «Немец» быстро растет в поле прицела, он практически сравнялся с нами по высоте, целюсь в середину бипланной коробки, в то место, где по моим прикидкам должен располагаться экипаж. Из-за рева мотора выстрела почти не слышно, только приклад отдает в плечо. Затвор, прицел – выстрел! Затвор, прицел – еще! Попал?
Немец нас заметил. Что сделает нормальный человек при виде летящей в лоб калоши? Правильно, отвернет. На том и расчет. «Авиатик» (теперь и без оптики видно, что это биплан), закладывает вираж, «Вуазен» – следом. Меня едва не выбросило, успел схватиться за бортик. Сергей впал в азарт, ему наплевать, что со мной происходит. Винтовку я выпустил, но шкворень ее удержал. Перебрасываю по рельсе «Маузер» правый на борт. «Колбасник» скоростнее, но наш «Вуазен» маневреннее. За счет короткой дуги постепенно догоняем немца, становимся сбоку – крыло к крылу. Ого! Из пробитого радиатора немца льется вода. Воздушным потоком ее несет в кабину пилота, тот ежится и пытается укрыться. Однако я попал!
Наблюдатель хватается за пулемет и осыпает нас градом пуль. Перекидывает его на левый борт, целит меж крыльев. Черт! Мы считали, что не решится…
Приникаю к прицелу, выстрел!
Бах! Наблюдатель исчезает в кабине – то ли убит, то ли спрятался. Пилот «немца» привстает, пытается заглянуть в кабину стрелка, затем смотрит на нас. Рукой показываю на радиатор – погляди! – затем направляю «Маузер» на него. В казеннике последний патрон. Перезаряжать в воздухе – геморрой.
Немец не спешит, прикидывает. Так, решился на вираж! Рапота идет наперерез, немец отваливает. А вода из радиатора течет, скоро мотор перегреется и заклинит… «Колбасник», конечно же, грохнется, но, возможно, на своей территории. Сергей делает немцу энергичные знаки – садись, не то убьем! Мы, русские, безжалостные! Страшные, у-у-у, какие мы страшные! Как на ваших плакатах – казаки со звериным оскалом. Мы казаки! У нас и кони есть! В моторе, сто тридцать голов… «Лягай, Ганс, лягай!» Лягай, тебе говорят!
За что уважаю немцев, так за расчетливость! Взвесил, прикинул, принял решение. Кивает: условия приняты. Сергей показывает рукой: туда! «Немец» поворачивает к Белостоку. «Вуазен» летит рядом, контролируя направление. «Маузер» держу на изготовке – кто знает, что «гансу» взбредет? Дотянуть бы до нашего аэродрома! Ох, как нас зауважают! Как…
