— Мы из федеральной оперативной группы, шериф и…
— Господа, я не знаю что такое федеральная оперативная группа. Я знаю, что такое ФБР и не далее как сегодня утром виделся с местным резидентом. Я знаю что такое федеральные и местные маршалы, знаю что такое министерство юстиции — но я ни разу в жизни не слышал про федеральную оперативную группу. Чем вы занимаетесь, господа?
— Шериф, мы занимаемся борьбой с анархизмом, терроризмом и шпионажем.
— Вот как… А Дейва Хеншо вы приняли за шпиона, анархиста или террориста, позвольте полюбопытствовать?
— Простите, сэр, о чем вы?
— Не о чем, а о ком. О Дейве Хеншо, владельце бензоколонки на въезде в город. Только что он позвонил мне и сказал, что два подозрительных человека задавали ему вопросы и угрожали ему оружием.
Посетители снова переглянулись.
— Шериф, мы находимся в оперативной группе федерального подчинения, и имеем право задавать вопросы об интересующих нас лицах.
— И угрожать оружием вы тоже имеете право? Судя по тому пистолету, который я вижу у вас за поясом, мистер, Дейв не солгал. Я никогда не слышал о федеральной оперативной группе. У вас есть ордер, командировочное предписание или что-то в этом роде?
— Нет, сэр, но…
— В таком случае, нам придется узнать, что думает обо всем об этом судья Мориссон. Господа, вы арестованы. Вы имеете право хранить молчание, но если вы не воспользуетесь этим правом, то все что вы скажете, может быть использовано против вас в суде…
— Что за чертовщина здесь происходит, шериф!?
Сбоку открылась еще одна дверь, и в помещение зашел помощник шерифа, такой же похожий на вставшего на дыбы медведя гризли здоровяк, только с полуавтоматическим Ремингтоном двенадцатого калибра.
— Повторяю, что отныне вы считаетесь арестованными. Если у вас есть оружие, а я вижу, что оно у вас есть — медленно, левой рукой достаньте его и бросьте на пол. У вас есть один телефонный звонок на каждого, то есть два телефонных звонка на двоих. Советую воспользоваться этим правом и позвонить. И не делайте глупостей, здесь все охотятся с семи лет, и стрелять умеют.
— Вы за это ответите, мы служащие федерального правительства.
— Оружие, левой рукой — на пол. Живо! Не испытывайте мое терпение, господа.
Поразмыслив, «копы» приняли правильное решение. Сначала один, потом другой пистолеты глухо стукнулись об пол.
— Еще оружие есть?
— Нет, шериф.
Шериф удовлетворенно кивнул.
— Помощник Гастингс!
— Да, сэр.
— Отведите этих двоих в камеру, у нас найдутся ведь пустые?
— Да, сэр.
— Предоставьте им карточки с Мирандой на подпись и возможность сделать по одному телефонному звонку. Если они попросят адвоката — сообщите мистеру Лоуренсу.
— Есть сэр! Господа, прошу пройти! Вон туда, руки держать на виду!
Когда помощник с двумя задержанными скрылись за одной из дверей — за ней была лестница, ведущая в подвал, где были камеры, шериф достал из кармана карандаш, по очереди поднял за спусковую скобу оба пистолета — лицензионный богемский CZ от Кольта и дорогая итальянская Беретта-92, перенес на лист бумаги, который проворно подставила та самая толстушка. Затем спрятал карандаш, достал платок, осторожно подобрал удостоверения.
— Рик! Выходи!
Из-за перегородки, отделяющей холл от рабочих мест помощников шерифа вышел лейтенант Мантино.
— Осторожнее. Отпечатки.
— Да знаю.
В семье, где отец полицейский, сын полицейский, сестра адвокат и еще одна сестра — агент ФБР общаться было нелегко.
— Что это за федеральная оперативная группа такая?
— А черт его знает…
— Ты то должен знать. В городе живешь, не то что мы здесь — в глуши.
У семейства Мантино вот же лет тридцать в этом месте был куплен дом — довольно приличный дом, с участком земли — он был как летний, хотя после перестройки в нем можно было жить и в двадцатиградусный мороз. Когда Грег Мантино вышел в отставку и переселился на природу — потребовался целый год, чтобы местные уговорили его баллотироваться на пост шерифа. Предыдущего шерифа он победил на выборах с легкостью и жители города о своем выборе ничуть не жалели.
— Сейчас, после встряски 9/10 на поверхность много дерьма всплыло. Решили, что система полностью недееспособна, и надо создавать новую. Начали создавать новую — с нуля. Но и старую оставили, на всякий случай. Честно говоря, если меня спросить, какие правоохранительные органы сейчас существуют в нашей стране — я не смогу ответить.
— Интересно, ведали ли отцы-основатели о том, что в начале двадцать первого века в созданной ими стране будет такой бардак…
— Па, там еще двое — напомнил лейтенант — белый Додж.
— Я помню. Сейчас их задержат.
Рик де Ветт и Норманн Фитцуотер были типичными представителями «полицейских последних времен» — как их иногда называли с едва скрываемой иронией. «Последних времен» — потому что то, что происходило в последнее время в САСШ и впрямь напоминало последние времена. Каким-то чудом Североамериканские соединенные штаты из светоча свободы и демократии, которым эта страна была до конца восьмидесятых, превратились снедаемую коррупцией, раздираемую внутренними противоречиями, отягощенную войной, взаимной подозрительностью и даже ненавистью страну. Это произошло незаметно, и, по историческим меркам так быстро, что люди, не утратившие еще дара называть вещи своими именами, сейчас оглядывались по сторонам и с ужасом думали, как же они дожили до такой жизни, и что же произошло с их страной.
Как то незаметно в стране исчезло общество, гражданское общество. То самое общество, которое написало один из самых важных документов в истории человечества — североамериканскую конституцию, которое выиграло войну за независимость против сильнейшей державы того времени которое не покладая рук трудилось, чтобы сделать свою страну богатой и сильной — по-настоящему великой — так вот, этого общества больше не было. Когда люди произносили «We, the people…»[43] — они просто делали это по привычке, не вкладывая в произносимые слова никакого смысла. «We, the people…» — этого больше не было, американского народа больше не было как единой общности людей. Он превратился в истеричное скопище меньшинств, каждое из которых считало себя более «меньшинством» чем все остальные, и каждое требовало для себя особенных прав, зачастую относясь при этом к другим членам общества с нескрываемой враждебностью. Геи, лесбиянки, женщины, евреи, негры, которые больше не желали быть неграми а желали быть афроамериканцами, мексиканцы, которые желали быть латиноамериканцами, но при этом продолжать бросать мусор мимо урны… Каждое из этих меньшинств имело свое общество по защите, у каждого из этих меньшинств были журналы и газеты, где излагалась их позиция. Наконец — теперь при выборах все кандидаты на сколь-либо важный пост вынуждены были учитывать мнение этих меньшинств, в сумме складывающихся в большинство и давать обещания каждому из них. Часто эти обещания взаимоисключали друг друга и поэтому на следующий день после выборов кандидаты о них с легкостью забывали. Меньшинства дробились на еще меньшие по размерам группы, процесс этот был бесконечным. При этом совершенно не защищено было большинство — белые, гетеросексуальные мужчины-протестанты, которые собственно говоря, и создали эту страну. Так, постепенно исподволь, меньшинства разрывали на части общество, растаскивали оторванные кусочки по углам как мыши, сумевшие поживиться на кухне — не понимая при этом, что на очереди — разрыв страны.
