Он постарался не попасться ей на глаза, не приведя свои чувства в порядок.
Дача стояла в глубине дремучих лесов, рядом с безымянным озерцом. Отделившись от общества, Андрей вышел на берег, сел на толстое, специально для этого сюда притащенное и затесанное бревно. Над дальней кромкой леса сгорал осенний закат, вызывающий своими красками сложное чувство грусти, сладкой печали и восхищения. Вокруг стояла тишина, которую совсем не нарушали отдаленные голоса, звуки музыки, неуверенный стук топора. Иногда в озерце всплескивала большая рыба и по неподвижной воде расходились медленные круги.
За спиной зашуршали сухие листья, и, обернувшись, Андрей увидел Ирину. Заметив, что он приподнимается ей навстречу и хочет что-то сказать, она остановила его движением руки, присела рядом. Вытащила из нагрудного кармана наброшенной на плечи куртки плоскую золотую сигаретницу, протянула Андрею. Он раскрыл, взглянул, и ему вдруг стало не по себе. Так, наверное, чувствовали себя жертвы его психологических опытов. Эти сигареты, краковский «Вавель», уже лет пять не появлялись в продаже.
— Откуда это? Неужели для меня специально расстаралась? Признаюсь, поражен…
Она же, словно они только что увиделись и даже еще не представлены друг другу, сказала:
— А я смотрю, вы тут сидите, решила подойти, вдруг вам скучно. Вы же у нас человек новый…
Андрей понял, что «Вавель» — это сигнал, знак того, что вновь начинают действовать правила их старой игры и они отныне незнакомы. И ему показалось, что он понял, в чем дело.
— Нет, я отнюдь не скучаю, напротив. У вас хорошо. Просто я увидел это озеро, и небо, и закат и подумал, что, может быть, как раз сегодня самый великолепный вечер всех времен и народов. Должен же такой когда-нибудь быть? А вдруг — сегодня? И вот — знакомство с вами, Ирина Владимировна…
Она смотрела на него своими фиолетовыми глазами, в глубине которых будто вспыхивали и гасли искры, и в глазах ее, в чуть надменной и иронической улыбке угадывалось нечто такое, что делало Ирину намного старше и опытнее его. Ему показалось, будто она видит его насквозь и заранее знает, что он поведет себя так, как захочет она. «Ну-ну, — подумал он. — Не слишком ли много вы стали о себе понимать в замужестве, дорогая?»
— Над вашими словами стоит подумать, — сказала она. — Хотя, глядя на вашу фотографию в «Тайме», я не предполагала, что вы — такая романтическая фигура. Пойдемте, шашлыки, наверное, уже готовы…
…Костры догорели, опустилась глухая ночь без звезд, и россыпи гаснущих огней в костровищах напоминали вид ночных городов с самолета. Вечер продолжался в дачном тереме, который сам по себе произвел на Андрея сильное впечатление своим интерьером. Он с сожалением и каким-то застарелым раздражением подумал, что сколько ни говори о победе социальной справедливости, а есть и всегда, наверное, будут такие вот дачи, что даже он, человек, отнюдь не лишенный воображения и полета фантазии, с трудом воспринимает ее как нечто реально существующее в личной собственности конкретного гражданина. Ему, Андрею Новикову, к примеру, ничего даже близкого за всю жизнь не построить… А это плохо, потому что любой жизненный стандарт должен быть достижим хотя бы в принципе. Иначе вместо желания достичь появляется нечто совсем противоположное.
А вечер катился по накатанной колее, умные и не очень разговоры перемежались танцами и музицированием, возникали и распадались группы по интересам, и Новиков тоже на короткое время стал центром одной такой группы. Даже хозяин подошел к Андрею с бутылкой «Хванчкары», и минут десять они поговорили, пока в беседу не встрял до отвращения эрудированный юный критик и с ходу не перевел разговор на собственную последнюю статью, в которой, как оказалось, он милостиво похлопал по плечу Новикова и теперь жаждал ответных реверансов. Андрей ему вежливо нахамил, чем вызвал довольный хохоток хозяина.
Но все же главной в этом вечере была Ирина. И все мероприятие было как оправа для ее блеска.
Она сменила сафари на отливающее зеленой бронзой вечернее платье и стала совсем иной, однако по-прежнему неотразимой. Несколько раз Новиков приглашал ее на танец. Запах ее духов, терпких, горьковатых, тревожил и волновал его, растормаживал забытые чувства и тянул на поступки смелые и решительные, а может быть, даже безрассудные.
Ночь стремительно катилась к середине, и скоро все должно было кончиться. От этого портилось настроение, хоть он ничего и не ждал, да и не имел права ждать, от такой внезапной и скорее всего не нужной ни ей, ни ему встречи.
Он вышел из нижнего холла на широкую веранду, охватывающую дом по фасаду, вытащил сигарету. Зашумевший в кронах запущенного сада ветер донес до него знакомый наркотический запах.
Андрей не ошибся. Придерживая подол длинного платья, к нему из темноты шла Ирина.
— Вы не в духе, искатель приключений? Отчего?
— Нет, все более чем великолепно. Ради этого стоило вернуться.
— Вы выглядите этаким Аленом Делоном в молодости. Среди здешних дам вы произвели фурор. Не упускайте шансов.
— Боюсь, вам это просто показалось. Шампанское «брют» и ночное освещение…
Она вдруг наклонилась и едва ощутимо коснулась губами его щеки, но, когда он попробовал обнять ее, легко отстранилась.
— Но-но… Ваша предприимчивость делает вам честь, но не думаете ли вы, что это непорядочно по отношению к хозяину?
Андрей пожал плечами. Он уже пожалел о своем порыве.
— При чем тут хозяин… Я огорчен, если мой жест оскорбил лично вас.
Она ничего не сказала.
Все кончается, кончился и этот затянувшийся вечер. Вернее, даже не кончился, а самоликвидировался: кто незаметно исчез, кто заснул в укромном уголке, и, когда Андрей понял, что ему пора, Ирина с хозяином проводили его до машины. Мэтр набрался порядочно и держался уже на автопилоте, впрочем, сохраняя рафинированность и решпект.
Когда Новиков поднес к губам руку Ирины, она вдруг шепнула ему почти беззвучно:
— Жди меня за первым мостом.
…Андрей остановил взятую напрокат у приятеля «двадцать первую» в густой тени трех вековых сосен, сел на сухую хвою, прислонившись спиной к шершавому стволу, и стал ждать. Он слишком хорошо знал Ирину — не только потому, что они провели вместе целый прекрасный и сумасшедший год, но и потому еще, что они действительно были одной серии, и он не верил, что она могла так измениться и ею движет только тяга к галантному приключению, желание в новом качестве переиграть то, что уже однажды было сыграно до последнего листа партитуры. У нее наверняка есть какие-то серьезные основания и необходимость поступать именно так. А зачем — он скоро узнает. Тогда и выберет линию поведения.
