Через час замелькали огни фар, и с шелестом покрышек рядом затормозил вишневый «Вольво». За рулем в строгом, тоже вишневом бархатном костюме — этакая деловая женщина из Новой Англии — сидела Ирина.
— Поезжай за мной. И не отставай, а то потеряемся… — Она хлопнула дверцей, мотор взревел, из-под колес фонтаном ударила щебенка.
Она лихо вела свою мощную и тяжелую машину, так лихо, что несколько раз у Андрея замирало сердце от ее отчаянных и ненужных виражей — с визгом покрышек — и таких обгонов на улицах, что видавшие виды ночные таксисты грозили ей вслед кулаками, произнося, наверное, разные энергичные слова. Потребовалось все его отточенное на чужих дорогах умение, чтобы не отстать от нее в лабиринте улиц.
И пока они ехали, Андрея не оставляло веселое возбуждение от этого ночного полета сквозь Москву. Ну, Иришка… Он нашел ее, немало сил приложил, чтобы огранить этот бриллиант, во многом сделал ее тем, что она сейчас, и сам отдал в чужие руки… А теперь вот она его нашла. Конечно же, приглашение без нее не состоялось бы, теперь-то ясно.
Через полчаса машины влетели под высокую ажурную арку самого когда-то большого дома столицы.
— Я подумала, что нам стоит продолжить вечер в более узком кругу, — сказала она, поднимаясь впереди него по лестнице.
Через темный коридор Ирина провела его в просторный, почти пустой холл, включила торшер, легко и быстро, словно танцуя, совершила круг по комнате, и заиграла музыка, на низком столике появились чашки и бокалы, вспыхнул свет в баре… Лицо ее в мягком рассеянном свете казалось еще более красивым. Он обратил внимание, что Ирина так гармонично вписывается в обстановку, словно это помещение подгонялось по ней, как платье. А может, так оно и было.
— Подожди-ка минуточку, я сейчас… — сказала она.
Все правильно, отстраненно подумал Андрей. Он дурак и свинья, а Ирина заслуживает именно такой жизни, недоступной ему и подавляющему большинству населения. Какую можно увидеть лишь в кино или так вот случайно приобщиться. Жизнь в пятикомнатных, огромных, как артиллерийский полигон, квартирах, на трехэтажных дачах, отделанных карельской березой и обставленных павловской мебелью, с машинами непременно лучших иностранных марок, напитками и закусками из «Березки», с квадрофонами, видеомагнитофонами, поповскими сервизами и богемским хрусталем на каждый день… С рублями, длинными, как портянки… Бриллиант получил подобающую оправу.
Он опустил голову, играя желваками на скулах, и не сразу заметил, что Ирина стоит в проеме двери и глядит на него. Она переоделась четвертый раз за этот вечер, теперь на ней был длинный, до пола, черно-красный, как бы его назвать… Андрей не помнил, пеньюар, что ли? В общем, та штука, что сейчас рекламируется в не наших журналах, как выходное платье и одновременно ночная рубашка. Такое воздушное, летящее, моментами почти прозрачное.
Лицо у нее было печальное и отстраненное. Андрею захотелось обнять ее, как раньше, погладить по волосам, пожалеть и утешить, потому что ей явно было плохо. Как это ни странно, но он не сделал этого, он кусал губы и ждал чего-то. Молчание затягивалось. Только тихо звучала музыка.
Она сама подошла к нему, села на подлокотник кресла.
— Чего ты добиваешься, психолог… — сказала звенящим голосом, — чтобы я разрыдалась перед тобой сейчас? Или бросилась к тебе на шею? А я ведь не за этим тебя позвала…
Он не выдержал и обнял ее, прижался лицом и губами к тонкой высокой шее. Она тоже обняла его так, словно боялась, будто в следующую секунду он исчезнет…
Андрей проснулся как от толчка. В комнату уже вползали рассветные сумраки. Ирина сидела рядом на широкой постели и не отрываясь смотрела на него. Он потянулся к ней, но она вдруг отодвинулась. И вдруг ему стало страшно от ее взгляда.
— Нам надо поговорить, Андрей… Я хотела сразу, но потеряла голову. Прости. Теперь тебе будет труднее…
— Может, мы сначала встанем, оденемся?
— Хорошо. — Она спустила ноги на ковер, встала, помедлила, будто не зная, что делать дальше, нашла глазами пеньюар и набросила на плечи. Отвернулась, помня, что он не любил одеваться при ней.
Андрей подошел к окну. В светлеющем воздухе вытянулись сонные дома. Льдисто отсвечивал гранит цоколей. Из подворотни напротив вдруг вывернулся велосипедист в бело-красной майке и, качаясь на педалях из стороны в сторону, быстро скрылся из виду.
…Ирина медленно, с длинными паузами, ни разу не взглянув ему в лицо, рассказала ему свою подлинную историю с самого начала. Когда она замолчала, небо над крышами густо зарозовело.
— Вот, значит, как… — сказал Новиков. — Вот какие пироги с котятами…
Ирину передернуло.
— Извини, вырвалось. Дожили, значит… Что ж, когда ни помирать — все равно день терять. И к чему ты мне все это изложила?
Ирина смотрела на него и опять поражалась. Да, Андрей — это Андрей. Больше всего она боялась, что в глазах у него отразится страх или отвращение к ней. А увидела прежде всего сочувствие. То есть она сама в его понимании не изменилась. Изменились сопутствующие обстоятельства.
— Спасибо. Слушай дальше. Пока ничего страшного не произошло. Но я устала. Я больше не могу. Еще чуть-чуть — и сорвусь. Или сойду с ума. Вашего, человеческого. Мне нужен помощник. Не случайный фигурант для технической работы, а друг, с которым я могу говорить обо всем. Ноша оказалась не по мне. Судьбы мира — слишком тяжелый груз… А ты не пожалеешь. Спаситель вселенной — роль как раз для тебя. Мы будем вместе, и ты сможешь осуществить любое свое желание. Любое, Андрей…
Новиков слушал ее и улыбался. Но голос, когда он заговорил, был серьезным.
— На свете есть много вещей, насчет которых разумный человек мог бы пожелать оставаться в неведении. Это сказал Эмерсон. Вы его должны были проходить. Ну да уж ладно… А тебе ничего не будет от твоих начальников за разглашение?
— Конечно, нет. Меня никто не контролирует, и вообще — я же не на мафию работаю…
— Дай-то бог… — с некоторым сомнением сказал Новиков. — А все, что хочешь, — это, конечно, заманчиво. Я бы даже сказал — весьма. Знаешь что, давай-ка лучше еще поспим. Досталось тебе крепко, и, как я подозреваю, в ближайшее время спокойной жизни не предвидится.
Эти слова поразили ее своей совершенной неуместностью. Но, подчиняясь его уверенному тону, она послушно легла в постель и, когда он обнял ее, поняла, что именно это ей и нужно сейчас. Прижалась к нему всем телом и удивительно быстро провалилась в глубокий сон.
Зато Новиков лежал, глядел в потолок, и спать ему хотелось меньше всего на свете. Он поверил Ирине сразу. Просто ощутил, что, как бы невероятно ее слова ни звучали, все они — чистая и абсолютная правда. И потрясен он был не невероятностью, а скорее обыденностью исторического момента. А ведь, если припомнить, так всегда и случалось. Взять ту же высадку Армстронга на Луну. Что он особенного ощутил, когда, сидя за мороженым в кафе «Якорь», услышал сообщение по радио? Кажется, подумал: «Ну вот…» И тут же отвлекся.
