- Я ещё раз требую…
- А не пошел бы ты! «Шпалой» сверкаешь, а ума нету!
- Прекратите оскорблять сотрудника госбезопасности! Немедленно предъявите документы!
- Щаз, разбежался об стену — ничего, кроме как тянуть время, аккуратно, кончиками пальцев, вытягивая из кобуры ТТ, мне не оставалось.
- Немедленно положите автомат на землю! — решил сменить пластинку лейтенант.
«Так, если я начну снимать с плеча ППД, то перестану вытаскивать пистолет. А что, если, скидывая автомат, просто выхватить ТТ, да и завалить этого зануду? Так свой он. Да какой свой? Дятел он назойливый, а не свой».
За спиной раздался какой–то шорох, невнятный возглас и звук глухого удара, как будто ударили деревяшкой об деревяшку. Затем шум падающего тела. Скосив глаза, я увидел, что лейтенант лежит на земле, а над ним, с винтовкой в руке, стоит сержант Коля.
- Сержант, ты что, с дуба рухнул?
- Нет, товарищ старший лейтенант.
- Так что ж ты, старшего по званию — прикладом?
- А, вражина он!
- Да с чего вы взяли, сержант? — я попытался перейти на официальный тон.
- Что он нам стволом грозил? Да и форма у него — чистая! Вон даже подшива белеет!
«Щёлк!» — и кусочки мозаики встали на свои места. Я понял, что же мне показалось странным в том жесте лейтенанта, когда он, якобы, очнулся. Он искал кобуру НА ЖИВОТЕ! Некоторое время назад я помогал ребятам–реконструкторам при съёмке документального фильма, точнее, это они снимались в документальном фильме, на который меня наняли, как режиссёра. Так вот, я вспомнил, как один из «отцов реконструкции» распекал двух парней за неправильное ношение кобуры. «Ты кто? Офицер Красной Армии или шпион? Ну, так перевесь кобуру на правый бок. Я понимаю, ты немцев реконструируешь, но наши–то носили кобуру на боку, а вот фрицы — на животе».
Вскочив на ноги, я бросился к лейтенанту. «Только бы мы не ошиблись! Только бы он немцем оказался» — стучало у меня в голове. Был один надёжный способ проверить мои сомнения. Торопливо обшарив карманы «энкавэдэшника», я нашёл удостоверение.
- Тотен, фонарик! Живо!
В ярком свете диодного фонарика я торопливо листал страницы. «Саукстас Герман Янович. Лейтенант. ГУГБ НКВД» — пока всё верно. Так, «выдано — 18 октября 1939г.». Проведя пальцем по скрепкам, я облегчённо выдохнул.
- Немец он. — Сказал я, поднимая голову.
- А как вы узнали, товарищ старший лейтенант?
- Вот, сам посмотри. Удостоверение он почти два года в кармане таскает, края обтрепались, и обложка потёрта, а скрепки не заржавели. Нам перед заброской как раз про эту особенность рассказывали. — Решил я придать убедительности своим словам.
- Но удостоверение ведь потрёпано?
- Есть такие спецы, Николай, они тебе за два дня, что хочешь, в надлежащий вид приведут.
- Понятно. То–то мне показалось, что он по–русски как–то не так говорил.
- Поэтому он и прибалтом записан, а может и на самом деле — латыш или эстонец. Но это лирика. Алик, шнурок давай.
В этот момент я краем глаза заметил быстрое смазанное движение. Единственное, что я успел сделать — это поднять правое плечо и немного пригнуть голову, поэтому сапог «лже–гэбэшника» попал мне не в голову, а, как раз, в поднятое плечо. От удара плечо онемело, и я выронил пистолет, а сам опрокинулся на бок. Гад сноровисто сграбастал ТТ и направил его на меня…
- АААААА, твоюююю… — раздался рёв Тотена.
Немец отреагировал на новую угрозу выстрелом. Алик запнулся на бегу, но, всё–таки сделал ещё два шага и обрушил приклад маузера на грудную клетку противника. Противный хруст и бульканье… Извернувшись, я изо всех сил ударил немца ногой в голову. Снова послышался хруст. Я встаю на четвереньки, и, не обращая внимания на немца, рвусь к Алику, оседающему на землю.
- Тотен! Алик? Куда? Куда он попал?
- Всё нормально, Тоха… — слабым голосом отвечает мой друг.
- Твою мать! Алик, куда он попал?
- Нога, правая.
Я кладу друга на спину, и в ярком белом свете «диодника» вижу входное отверстие на бедре.
«Господи, только бы артерию не задело!»
- Сержант, там под деревом «сбруи» немецкие лежат. Тащи их сюда! — ору я, сдавливая бедро выше раны.
- А вы чего встали? — это уже рядовым, в полных непонятках застывших у своих деревьев.
- Ты! — я кивком показываю на того, что с обожженной шеей, — иди сюда! Держать будешь.
- Алик, аптечка у тебя в каком подсумке?
- Там, в «трёхдневнике», на спине.
С помощью бойца, приподняв Тотена, я достаю из «транспортного» подсумка пакет с аптечкой.
«Спасибо тебе Док!» — думаю я. Ведь в отличие от многих других команд, где и аптечек–то у многих нет, а если и есть, то кроме панадола и ношпы в них ничего не найдёшь, наш медик реально комплектует аптечки нужными средствами первой помощи. Достав из пакета шприц–тюбик с противошоковым, я через штаны ставлю Алику укол. Бледность медленно уходит с лица друга.
- Тох, только штаны не режьте, где я новые тут достану.
- Поговори у меня, барахольщик.
Однако, прислушавшись к просьбе друга, штаны ему расстегиваю и приспускаю их ниже коленей. Подношу фонарик к ране и внимательно её осматриваю.
«Так, кровь не фонтанирует. Это хорошо, значит, артерия не задета! Хотя, стоп. Может и внутреннее кровотечение быть. Рана ведь «слепая» — выходного отверстия нет. Может, в кость попало?» Аккуратно, ведь я массажист, ощупываю ногу Тотена. Тот морщится, но не кричит.
«Вроде, кости целы. Но почему? С трех метров пуля ТТ должна была, или пройти навылет, или, если она застряла, внутри, попасть в кость. Ничего не понимаю!»
Сержант протягивает мне немецкий ремень. Перетягиваю ногу выше раны, затем, присыпав стрептоцидом входное отверстие, и наложив тампон, туго бинтую бедро индпакетом. Ух! Вот это весело мы погуляли!
- Ну, товарищ сержант госбезопасности, с боевым крещением вас! Разрешаю выпить двадцать грамм! — пытаюсь приободрить Алика. — И, спасибо тебе!
- Служу … Трудовому народу! — полушёпотом отвечает Тотен.
В разговор вступает Юрин:
- Товарищ старший лейтенант, а с этим гадом, что делать будем. Надо бы его связать.
И тут меня разбирает нервный хохот… Захлёбываясь и повизгивая, я с трудом отвечаю сержанту:
- Ха–ха–ха… Ну ты… Ха–ха… и шутник, Коля… Ик… Трупы связывать… Ха–ха… Может ты их коллекционируешь? Ха–ха–ха.
Положение спасает Алик, который, буквально, вставляет мне в рот горлышко своей фляжки. Поперхнувшись коньяком, я замолкаю.
В молчании, посидев ещё около минуты, я встал, и, зачем–то отряхнув колени, сделал два шага к телу «шпионского–энкавэдэшника». М–да… Вот это мы постарались… Кровь изо рта уже течь перестала, но «фанеру» Алик ему явно проломил аж до лопаток. А я, своим ударом, похоже, не только раздробил ему висок, но и сломал шею, поскольку голова покойного склонилась к плечу под весьма интересным углом. Наклонившись, я попробовал оторвать петлицы. Крепко пришито. Достав нож, я срезал их ножом. Подобрал фуражку. «Новенькая совсем!» — отметил я краем сознания. Все молча следили за моими манипуляциями. Наконец я подобрал с земли Тотеновский карабин. «А вот и разгадка!» — при ударе кусок приклада откололся, но аккуратное входное отверстие от тэтэшной пули было заметно — трещина, расколовшая приклад, прошла как раз через эту дырку. Я протянул винтовку Алику:
