— Вы, Павел Федорович, не подумайте, что это я вам случайно повстречался. Удостоверение вот мое. Нет, совсем не то, а служебное: Роман Денисович Федулов меня зовут, литератор я и историк. Пишу летопись Томского края. Как раз дошел до энцефалита и колорадского жука. Вот и привели меня к вам мои находки, а вы ведь как бы живая реликвия Томщины, вам бы, прямо скажем, место у нас в музее, в витрине… Застекленной. На видном месте. Это к примеру.
Павел, несмотря на некоторую убаюканность сознания, сжался в комок и все еще надеялся, что пронесет. Он слишком хорошо понимал, какое отношение имеет к нему Томский край. И предпочел бы остаться под колесами грузовика, нежели выслушивать этот монолог. Но деваться было некуда, тем более что гость уже соловьем заливался, превознося до небес некие исторические реликвии, хранящиеся в томских музейных фондах. Уже помянул он и церковный брак Федора Кузьмича. Павел спешно налил пятьдесят граммов.
— … а ведь легенда о старце Федоре Кузьмиче признана в нашем отечественном научном мире досужей выдумкой, беспочвенной нелепицей, продолжал гость, все время глядя в потолок, — а вот мы, томские краеведы, располагаем другими сведениями!
Дальше гость понес какую-то уж совершенную околесицу, перечисляя невероятные письма и летописи, чуть ли не записи в интимном дневнике хана Батыя. В принципе весь этот бред, призванный оказывать скорее гипнотическое, чем информативное воздействие, Джеймс мог бы подменить и другим, — слова, имена большой роли уже не играли, лишь бы Павел пришел в нужное состояние духа, — а это, кажется, вполне получалось.
— Даже и всероссийский староста, как известно, не отрицал…
Павел, потерявший нить монолога, тупо глядел на свою полную стопку. Скорей бы уж на работу. Там все больше про историческую неизбежность торжества и победы. А этот что несет? И чего он ко мне со своим грузовиком прицепился?
— … Словом, мы знаем все. И для нас великая честь, таким образом, приветствовать в вашем лице…
— Всероссийского старосту… — эхом закончил Павел, себя не слыша.
— Наследника российского престола! Все наши краеведы, весь наш многонациональный край, русские, украинцы, тунгусы, татары…
— Им, татарам, недоступно наслажденье битвой жизни… — тихо произнес Павел, подозревая, что сейчас рехнется со страху.
— Законного русского царя! Приветствуют все вместе! — Джеймс выждал мгновение, продолжил: — Не тревожьтесь, Павел Федорович! Мы свято храним вашу тайну. Мы, весь наш край…
— Так всем краем и храните?
— Все как один…
— Господи, что вы ко мне привязались? Вы шутите или всерьез? Откуда вы все это взяли? Я простой советский…
— Император! Император Павел Второй, дорогой Павел Федорович! Ждет вас Россия ако… яко невеста жениха, весь Томский край…
— Так Томский край или Россия? А то и весь Туруханский край?..
К Павлу, после первой волны страха, стало возвращаться самообладание. Но ему же со всей страшной ясностью становилось понятно происходящее: да, конечно, с ним играют. Как кошка с мышкой. Каким-то образом КГБ докопался до его тайны, да еще, кажется, до всех ее подробностей. И вот теперь этот прямолинейный провокатор хочет, чтобы он признал свое родство с царской семьей. Шестьдесят лет прошло, а все простить не могут. Даже в Китае поступили честнее. Там императора на работу определили, садовником, кажется. А эти… Кровопийцы. Павел мысленно попрощался с Катей, с немногими близкими, даже с Петей Петровым почему-то. Но особенно с Катей: он понимал, что был ей плохим мужем, мало уделял ей внимания, редко был с ней ласков, но почти не изменял ей и любил все так же нежно, невзирая на шесть лет брака. Очень это плохо, когда жизнь вдребезги и садиться надо.
А Джеймс тем временем несся под парусами старославянского красноречия, заготовленного специалистами в ту бурную и кошмарную пору, когда с Джексоном приключился «дзен».
— Государь Павел! Только слово молви, государь, и воспрянут со всех концов отчины и де… дедины витязи прегрозные, воротят они тебе престол щу… щуров! И пращуров! — слова что-то плохо выговаривались, но в целом, видимо, действовали все же как заклинание — что и требовалось.
Павел встал и по-деловому выпил до сих пор не тяпнутую стопку. Заложил руки за спину. Заговорил. Тихо.
— Да, это все правда. Я готов. Разрешите ли вы мне собрать узелок?
Джеймс похлопал глазами.
— Котомку? Уже?..
— Да нет, смену белья… Или теперь уже и этого нельзя? Или вы меня сразу собираетесь… в расход?
Джеймс сообразил.
— Да нет, вы меня неправильно поняли. Мы, томские краеведы…
— Знаю я таких краеведов, работников земли и леса, молочных братьев таежного гнуса! Особенно томских и… туруханских! Делайте свое дело!
— Да нет, я вовсе не из той организации, о которой вы подумали. Я… из совсем другой организации!
— Ах так, — спокойно сказал Павел, — значит, вы арестуете меня не от имени той организации, а от имени совсем другой?
— Не арестую я вас… во всяком случае, я не арестую. Покуда об этом и в самом деле не знает та организация, которую вы имели в виду! Она ведь и в самом деле не имеет ни о чем представления, мы это точно знаем!
— Благодарю вас, с меня совершенно достаточно того, что об этом знает организация, которую я в виду не имел.
— Моя?
— Ваша.
— То есть какая, как вы думаете?
— А я не думаю. Вы сами думайте.
— Но вы совершенно правы. За моей спиной стоит весьма мощная организация.
— Куда уж мощнее. Грузовики плечом отшибаете.
«Заметил, ох, заметил», — подумал Джеймс, но терять было уже нечего.
— Вы не думаете, что я могу представлять разведку великой державы?
— Вот уж не думаю. У великих держав хватает своих претендентов на русский престол. К тому же кресло это вообще пока что занято. А я еще и патриот, прошу учесть.
— Никто вашему патриотизму не мешает. — Джеймс приготовился в крайнем случае телепортироваться неизвестно куда, если бы Павел ответил на следующий вопрос решительным «нет!», — тогда инструкции немедленно менялись. — Ну, так как?
— Что как?
— Вы хотите быть русским царем?
— Вы что, в самом деле не собираетесь меня арестовывать?
— Нет, конечно.
— А что, значит, подкупать будете? Квартиру хорошую предлагать, машину там, еще что-нибудь хорошее?
— Пока что нет, а потом… называйте как хотите. Мне кажется, что в качестве квартиры вам бы очень подошел, как он там называется, Эрмитаж, да? Или Зимний дворец?
Павел сделал шаг вперед.
— Благодарю вас, но с меня хватит того, что я действительно наследник престола. Вы об этом как-то узнали. Мне этого совершенно хватит по гроб жизни, в который вы меня, кто бы вы ни были, теперь загнать хотите. И, опять-таки, если вы на самом деле не собираетесь меня арестовывать, а представляете тайную масонско-монархистскую ложу, что ли, то еще раз благодарю покорно за беседу, мне скоро на уроки.
Павел признавал себя наследником престола! Три четверти дела было сделано, душа Джеймса ликовала.
— Дудки! — крикнул он, ударил Павла по плечам, отчего тот опять упал в кресло. — Ты будешь русским царем! Я тебя сам на этот престол посажу!
— Легче легкого. Посадить. С вашей-то мускулатурой. Да и вообще посадить всегда проще всего. Да и вообще идите вы к ядрене фене!..
Джеймс — согласно инструкции — рассвирепел и наотмашь ударил Павла по щеке. Павел отдернулся, встал медленно, и изо всей силы, истинно по-царски дал Джеймсу сдачи. Помедлил и дал еще раз, отбив ладонь. И застыл. Это была совсем не обычная русская «сдача», напротив, это были медленные, со вкусом и величием данные, истинно царские оплеухи. Даже не данные, а пожалованные. И Джеймс прореагировал на них совершенно правильно, как-никак составлявший инструкции Мэрчент съел на загадочной русской душе по меньшей мере собаку Баскервилей. Джеймс медленно опустился на одно колено, поймал руку Павла и приложился к ней губами.
— Благодарю, государь.
Оба постояли, потом медленно и очень синхронно сели в кресла. Помолчали. Павел, в котором, по сути дела, впервые проснулись мордобойные инстинкты его дальних предков (все-таки Павел Первый, если бабушки в альковах ничего не напутали, был правнуком Петра Великого), чувствовал себя неловко: дал он по морде гостю на полную катушку. С другой стороны, может быть, и вправду где-то еще есть какие-то подпольные монархисты, и они-то его, Павла, теперь и отыскали? Тогда почему только теперь, а не много лет назад? Словом, было ясно, что от этого гостя интеллигентским «Я император, ну и что?», как в анекдоте про белую лошадь, не отделаешься. Сказать разве, что, мол, отрекаюсь… в чью пользу? Мысленно испытал Павел вылившийся на него ушат холодной воды: он мог отречься только в пользу сестры Софьи. Не бывать такому сраму. Нет, лучше пока принять условия игры, поиграть в императоры.
