– Вы уже обратились за психологической помощью? – мягко спросил Куинси.
– Разумеется. Мы ожидаем приезда в город нескольких детских психологов.
– Я имею в виду не только учащихся, но и вас самих и ваших сотрудников.
– Конечно, конечно. – Взгляд директора снова ушел к цветам у забора и остановился на плакате с надписью: Мы любим вас, мисс Авалон.
Он покачнулся. Рейни показалось, что директор как-то вдруг съежился, постарел у нее на глазах.
– Она пыталась помочь ему, – сказал Вандерзанден, ни к кому не обращаясь. – Заботилась о всех своих учениках, особенно о Дэнни. Сколько раз она задерживалась после уроков ради него одного только потому, что ему не хотелось возвращаться домой… Учила его программированию, вместе с ним смеялась над шутками в Интернете… Такая терпеливая, такая внимательная… Иногда я ненавижу Дэнни О'Грейди, и оттого мне еще хуже. Разве может директор ненавидеть ученика? Разве можно бояться ребенка?
Ответов на свои вопросы директор не ждал. Помолчав, он распрямил плечи и зашагал к своей машине. Между тем тучи наконец закрыли солнце, и на землю упали первые капли весеннего дождика.
– Думаю, ему самому нужна помощь, – сказала, глядя ему вслед, Рейни.
– Вам бы тоже потребовалась помощь, если бы вы потеряли любимую женщину.
– Мистер Вандерзанден женат и счастлив в браке!
Куинси покачал головой:
– Только не тогда, когда он был с Мелиссой Авалон.
Среда, 16 мая, 16:46
Сэнди О'Грейди снилось, что Дэнни умер.
В небольших сообществах свои ритуалы, свои устоявшиеся обычаи отмечать значимые жизненные события. Почти все они так или иначе связаны с едой. Кто-то выходит замуж – испеки любимый хлеб невесты и положи карточку с рецептом в форму для выпечки в ее будущую кухню. У кого-то родился первенец – принеси пакетик домашнего сахарного печеньица, сделанного в форме маленьких пинеток. У кого-то барбекю по случаю окончания школы – приди с традиционным, отмеченным наградами маминым салатом из трех бобов[10]. Пакетик шоколадной стружки тоже не будет лишним.
Когда кто-то умирает – приходит время запеканки. Запеченный с ветчиной картофель. Семислойный тако. Индюшка. Сделайте ее со щедрой душой. К запеканке прилагается побольше салфеток и крепкое плечо – пусть вдове будет на что опереться. Через два дня зайдите еще разок – с подносом шоколадных пирожных или парой яблочных пирогов. Рано или поздно даже самые стойкие обращаются за утешением к вкусненькому. Так уж устроена жизнь.
Накануне вечером на крыльце О'Грейди появилась первая запеканка. К запеканке прилагалась записка: С глубоким сочувствием. Даритель не подписался. И вот тогда Сэнди поняла, какие дни ждут ее впереди. Соседи понимали, как им тяжело. Некоторые даже соболезновали. Но что делать в новых обстоятельствах, никто не знал.
Перед тем как перевезти Дэнни в центр содержания несовершеннолетних округа Кэбот, на него надели пуленепробиваемый жилет.
Полиция провела в доме О'Грейди целый вечер. Люди, которых Шеп и Сэнди никогда не видели, с суровыми лицами и в синих ветровках с буквами CSU[11], блокировали комнату Дэнни. Они разобрали его кровать и распотрошили шкаф. Переворошили ящики стола, разъяли на части мебель и сложили в ящики все, до чего он когда-либо дотрагивался. Разделавшись со спальней Дэнни и посыпав ее порошком для снятия отпечатков, они ушли – как и пришли – с хмурыми лицами, не сказав ни слова.
Бекки спряталась в гардероб.
Пришли родители Сэнди. Они обняли дочь и заплакали. Потом вытащили из гардероба Бекки и заплакали еще сильнее. На Шепа родители смотрели холодно, с каменными лицами, ясно давая понять – что бы ни случилось, во всем виноват он, и только он. Потом мать Сэнди удалилась на кухню, а отец сидел на диване и изо всех сил крепился.
Нанес визит и приходской священник. Посидел с Шепом и Сэнди. Напомнил, что Бог не дает непосильной ноши. Говорил, что вера поддержит и поможет пройти час горести. О Дэнни священник говорил в прошлом времени, что, с одной стороны, звучало как будто естественно, а с другой, сводило Сэнди с ума.
Дэнни не умер. Дэнни не был ношей. Он был запутавшимся и испуганным мальчиком, сидящим теперь в сером коридоре государственного учреждения с решетками на окнах. Ребенок в состоянии шока, сказали врачи, когда Шеп и Сэнди попытались навестить его утром. Сжался в комочек, обхватил руками колени, как будто так утомился от жизни, что уже хотел бы вернуться в лоно матери.
Повидаться с ним им не позволили. Нет, нельзя. Ему нужно дать время. Пусть выспится. Может быть, завтра.
Сэнди не хотела уходить. Не хотела возвращаться в дом, волшебным образом производивший запеканки, к матери, выпекавшей один пирог за другим, как будто должным образом завернувшаяся корочка и есть секрет к управлению жизнью. И вот теперь она не желала ни одной лишней минуты оставаться со священником, который когда-то объявил их с Шепом мужем и женой, а теперь смотрел на них с тем торжественным состраданием, которое приберегалось обычно для прокаженных. Она не хотела и не могла смотреть на свой гараж, на котором кто-то написал красной, с потеками, краской страшное слово Детоубийца.
Дэнни не был хладнокровным убийцей. Он был ребенком. Он был ее ребенком, и она хотела вернуть свою семью! Она хотела быть матерью-воительницей, защищающей детей от драконов.
Но где они, драконы? Какого из них требуется поразить? Этого ей никто не говорил. Никто не говорил, что такое случилось вчера, что превратило ее восьмилетнюю дочь в немого призрака, а ее тринадцатилетнего сына – в убийцу.
Теперь в кухне с ними разговаривал адвокат, Эвери Джонсон. Они только что вернулись с предварительных слушаний, шокировавших Сэнди неформальностью процедур. Зал заседания – с голыми белыми стенами и выстланным линолеумом полом – напоминал классную комнату в средней школе. Судья в темной мантии, явно удивленный присутствием двух адвокатов в костюмах, приветствовал их такой фразой: «А вы, парни, похоже, нечасто здесь бываете, а?»
И вот в этой простенькой донельзя комнате, в неформальной донельзя обстановке окружной прокурор Чарльз Родригес – человек, с которым Шеп несколько лет работал бок о бок, человек, которого Сэнди много-много раз приглашала домой на обед, – подал прошение о передаче дела под юрисдикцию взрослого суда, учитывая «гнусный характер преступлений Дэниела О'Грейди против общества».
Он выдвинул против их сына пять обвинений в убийстве при отягчающих обстоятельствах – одно за первую жертву и по два за вторую и третью. В случае признания виновным во взрослом суде Дэнни мог получить пять последовательных приговоров, каждый от тридцати лет до пожизненного. Вечером его передали на попечение округа. И домой он уже не вернется.
