Как-то не по себе было на опустевшем постоялом дворе. Мы по-быстрому собрались и, так и не выспавшись, отправились дальше. К вечеру следующего дня достигли цели своего путешествия – села Заречье. Не очень понятно, почему село называлось Заречье, потому как для нас оно располагалось на нашем берегу реки.
Встречали нас, как и подобает. Огромная усадьба не выглядела запущенной. Куча народа внутри что-то делала. Я был с причитаниями снят с коня и с возгласами: «Вылитый отец!» – препровожден в комнаты, где меня срочно собрали в баню. Какая-то бабка, скептически посмотрев на меня, тихо сказала в сторону:
– Не, Аннушку ему в баню не надо, заездит парня, а вот Парашка, та потощее, как раз то, что надо, хоть на своих ногах домой дойдет.
Я, кстати, не имел ничего против Парашки в бане. Был я в этом мире уже почти два года, и исполнилось мне уже семнадцать лет. А вот девушек не было. Ну вот просто не имелось времени на девушек, и все. Так что баня мне понравилась, я еще даже и помылся. После меня, уже с гоготом, в баню побежали остальные наши вои, правда, без Парашек. Но я не сомневался, что они найдут своих Машек и Парашек в ближайшее время.
На следующий день начал знакомство с селом. Оно оказалось довольно крупным, почти восемьдесят дворов. Кроме этого было у меня еще три небольших деревеньки по пять-шесть дворов. Мой отец, по-видимому, заниматься чем-либо, кроме своей усадьбы, не желал. Вся земля обрабатывалась крестьянами, они же платили оброк. Увы, никаких побочных промыслов в моем селе не существовало. Было, правда, целых два кузнеца и один гончар, который пользовался для изготовления своих убогих изделий местной глиной. Начал я свой визит в село с посещения церкви, отстоял заутреню вместе с крестьянами, после этого побеседовал с отцом Епифаном и подарил храму большую икону Святой Троицы. Епифан, когда узнал, что икона написана мной и освящена митрополитом, вытаращил глаза и больше ничего не мог сказать от полноты чувств.
Когда мы с Федькой шли по берегу реки, неожиданно путь нам преградил приличный ручей, через который был сделан мостик. Мне пришла в голову идея:
– Федька, а ты узнал, куда наши крестьяне возят зерно на помол?
– Дык туточки, не очень далеко, имеется монастырская мельница, туда, сердешные, и везут.
– Так, может, мы построим мельницу на этом ручье, и денежки наши будут, а не монастырские. А потом, Федька, ты слыхивал ли, что на мельницах сейчас тряпье трут и бумагу из него делают? Очень выгодная штука. Давай-ка сегодня вечерком сядем, старосту пригласим и обсудим. Сейчас рупь вложим, потом десять получим, но надо будет все посчитать. Вот вечерком и займемся.
Вечерком мы сели и начали считать. Выходило прилично, хотя сам труд стоил и не особо дорого. Но вот то, что придется привлекать к этой работе специалистов, сомнений не вызывало. Но все мои мысли о больших деньгах развеял Ефимка Лужин. Он, почесав свою лысую голову, сообщил:
– Так, Сергий Аникитович, я думаю, что затея эта пустая. Мельницу тута уже строить хотели. Еще дед твой, царство ему небесное, такой приказ отдал. И построили ведь мельницу-то, а ручей взял, да и высох на два года. Дед твой от злости спалил все и приказал к энтому ручью близко не подходить. А нам, я думаю, и не надо такого, на монастырской мельнице по-божески берут. А тут, ежели построим, кроме наших, никто и не поедет. А цену снизить, так себе в убыток будем молоть. И ты уж прости меня, Сергий Аникитович, тряпья-то мы на мельницу, кажись, тоже не наберем. Где такую гору взять? Ежели бы мы на тракте стояли, а так у нас тут тупик, далее дороги нет. Леса непролазные. Кто к нам это тряпье потащит?
Речь старосты была обоснованна и особых сомнений не вызывала, так что мне пришлось отказаться от мысли улучшить жизнь моих крестьян.
Поэтому мы достали штоф хлебного вина, при виде которого у Лужина загорелись глаза, и хорошо посидели. Весь вечер, пока я еще что-то понимал, Ефимка пытался учить меня деревенской жизни. Он каким-то шестым чувством понял, что я в этом ни хрена не соображаю, почти как тот барин в известном стихе Козьмы Пруткова, который собирался отдать Тимофею его же траву: «Но эту возвратить немедля Тимофею!» Из его длинной речи я понял одно: ежели крестьянина не напрягать и дать обществу волю, то размер оброка увеличится и вообще наступит рай.
Мой ключник слушал разливавшегося соловьем Ефимку с кривой усмешкой. А когда тот, уже хорошо наклюкавшийся, с поклоном нас оставил, Федор сказал:
– Хороший староста у тебя, Сергий Аникитович, но догляд за ним нужен. Обведет ведь вокруг пальца, собака, как есть обведет.
После ухода старосты я, разочарованный неудачей со строительством мельницы, еще какое-то время продолжал пить вино, а потом, уже совсем распоясавшись, отдал приказ немедленно доставить ко мне Парашку. Это было воспринято вполне нормально, и вскоре Параша стояла в моей комнате с довольной улыбкой женщины, которая обошла в долгом забеге всех своих конкуренток. Когда я уже в кровати обнимал ее горячее тело, у меня мелькнула мысль: «Подарил бы хоть что-нибудь девушке, придурок!»
На следующий день я окончательно понял, что никаких изменений в жизнь своих крестьян не внесу, и отбыл в сторону Москвы. Провожали меня еще радостней, чем встречали, а Параша ходила с гордым видом. Еще бы! Хоть, как поется в известной песне, полного подола серебра она домой не принесла, но тем не менее я ее не обидел.
По словам старосты, урожай в этом году обещал быть неплохим, и мой доход, следовательно, тоже. Так что в обратный путь мы двинулись в отличном настроении. И еще я понял, что городская жизнь нравится мне куда больше деревенской.
Обратно ехали без особых приключений. Когда мы добрались до известного постоялого двора, там уже хозяйничали совсем другие люди. Мы хорошо поужинали, переночевали, и на следующий день к вечеру были в Москве.
На следующий день поездка в Заречье вспоминалась как давно прошедшее мероприятие. У моих работников возникла ко мне куча вопросов, а самое главное, уже образовалась огромная очередь из бояр и их жен, желающих «исправить личину». Мне пришлось провести целый день, принимая нежданных гостей, которые прослышали про «чудо с Ивашкой Брянцевым» и теперь хотели – кто убрать шрам, кто – удалить огромную бородавку. Я совершенно не желал наживать себе врагов, и поэтому пришлось вести тайную запись. Не сообщая приезжающим, кто и за кем будет стоять в очереди на лечение, я просто сообщал человеку, когда и к какому времени ему надо приехать.
Как я сейчас жалел, что не имею возможности проводить местную анестезию! Ведь эфирный наркоз все-таки серьезная вещь, имеющая массу осложнений, правда, и местная анестезия тоже иногда дает аллергические реакции. Сколько я слышал историй, когда после инъекции лидокаина или новокаина умирали люди, а потом врача, назначившего укол, годами таскали по судам.
