— Спасибо за бой, — сказал я и пытался пожать ему руку.
Дубинин неохотно ответил на рукопожатие, тем более, что мы были в перчатках и особо там не поручкаешься. Он выглядел вялым и двигался медленно, будто мой нокаутирующий удар не только свалил его на канвас, но и выбил весь лишний воздух из тела. Ну ладно, особой его дружбы мне не надо.
Зрители, что были в зале, поднялись с мест и гуськом отправились к выходу. Они явно были поражены исходом поединка. Судьи быстро что-то строчили на листах бумаги.
Я слез с ринга и подошел к Худякову и Лебедь Юрию Борисовичу. Вот уж кто пожал мне руки радостно и охотно. А Худяков и вовсе крепко обнял.
— Молодец, Витя! Какой молодец! Я же говорил, что мы поедем в Испанию!
Но я не стал радоваться преждевременно. Госкомитет такой зверюга, что может придумать еще какую-нибудь причину, чтобы не пустить меня на чемпионат.
Правда, времени до него осталось совсем немного, делать лишние телодвижения чревато для самих чиновников, потому что можно понизить моральный дух команды. А если мы опять приедем из Мадрида с никудышными результатами, как и за два года до этого, то вышестоящие органы, в том числе и партия, будут делать соответствующие оргвыводы.
Выводы могут быть весьма печальные для организаторов и участников. Поэтому я надеялся, что госкомитет не будет рубить сук, на котором сидит и не будет топить меня по-полной.
Подойдя к судьям, я спросил:
— Скажите, а когда вы направите соответствующие бумаги в комитет? Можно, я тоже получу копию?
Двое судей продолжали что-то быстро писать на листах. Еще дальше сидела секретарша, полная женщина лет тридцати и тарабанила на пишущей машинке. Оставшийся судья, тот, что сидел ближе всех, посмотрел на меня и вздохнул.
— Да, вы можете получить бумаги. Приходите завтра, тогда все и оформим. А в комитет отправим в самое ближайшее время.
Большего от него вряд ли можно было добиться. Я должен пока что довольствоваться этим решением. Отойдя от судей, я оглядел зал в последний раз.
Все разошлись, остались только организаторы, человек пять и судьи. Поединок закончился. Не скажу, что он прошел легко, особенно после моего первоначального поражения.
Но урок я получил действительно ценный. В первую очередь, в том, что никогда нельзя недооценивать противника. Наоборот, его лучше всегда переоценить.
— Мы в клуб, Витя, — сказал Худяков, кивнув на директора. — Подходи туда тоже, если успеешь. А лучше иди домой и хорошенько отдохни.
Да, отдых мне сейчас совсем не помешал бы. Все эти дни перед боем я усиленно тренировался и отвлекался только на сон и еду. За Светкой смотрела тетя Галя, но сегодня она должна уехать по делам.
Надо идти домой. Праздновать победу тоже не с руки, главные бои еще впереди. Но сначала надо позвонить тому человеку, что помог мне достичь победы. Это благодаря ему я чувствовал себя начисто восстановленным после недавнего обидного проигрыша. Надо позвонить Егору Дмитриевичу.
Я выбрался в коридор, набрал номер Касдаманова. Подождал немного и после третьего гудка трубку подняла Маша. Эти несколько дней, что я тренировался у старика, девушка намеренно игнорировала меня.
Поначалу я думал, что она тут же бросит трубку, но услышав мой голос, Маша тут же спросила:
— Ну, как все прошло, Витя?
Голосок у нее был звонкий, чистый и, смею надеяться, даже взволнованный. Неужели действительно переживала за меня? За то, как пройдет мой поединок?
— Я победил его, Маша, — сказал я. — Я его сделал. Нокаут, во втором раунде.
Маша с облегчением выдохнула воздух и сказала:
— Молодец! Поздравляю! Я очень рада за тебя. Ты сам как себя чувствуешь, не пострадал?
Ого, вроде бы ледяная глыба наших отношений начала таять. С одной стороны, я сам виноват, возомнил себе черт знает что и вздумал обижаться на девушку из-за того, что она с кем-то там встречается.
Она, в конце концов, не моя девушка, не невеста и даже не сестра. Поэтому как я могу вмешиваться в ее личную жизнь? Вот только почему, черт подери, при мысли о том, что у нее есть парень, меня охватывало лютое бешенство?
— Спасибо, со мной все в порядке, — сказал я. — А уж насколько я рад, ты даже не представляешь! А где Егор Дмитриевич, он дома?
— Да, вот он здесь ходит как раз, — сказала девушка и закричала в трубку: — Деда! Возьми телефон, Витя звонит. Он выиграл, слышишь, выиграл!
Через полминуты в трубке раздался хриплый голос Егора Дмитриевича:
— Ну что, молодец, щучий сын. Ты его вырубил?
По голосу я видел, что дед крайне доволен.
— Второй раунд, встречный удар, — гордо сообщил я. — Он долго не мог встать.
— Молодец, только ты там не слишком-то радуйся, — проворчал Егор Дмитриевич. — А то начнешь сейчас опять все загулы свои. Давай, дуй сюда, расскажешь, как все прошло.
Хотя больше всего мне хотелось завалиться в кровать и спать три дня подряд, я ответил:
— Хорошо. Приеду.
— Ну вот и лады, — сказал старик и повесил трубку.
После разговора я поспешил в раздевалку и наткнулся в коридоре на Козловского. Он быстро шел, нахмурившись и о чем-то размышляя.
— О, здравствуйте, Андрей Владимирович, — радостно сказал я, состряпав на лице самую широкую улыбку, на которую был способен. — Как вы поживаете? Вы теперь тоже будете в Мадриде? Или не в этом году, а в будущем? Или вы туда вообще не поедете, а значит, тю-тю, прощай, Мадрид?
Козловский поморщился, глядя на меня, но многолетний опыт в словесных баталиях на заседаниях комитета приучил его держать себя в руках.
— Ты, Рубцов не слишком и радуйся. Госкомитет тебя еще не включил в списки участников. А если и включит, то неизвестно еще, победишь ты или нет. Может, приедешь оттуда, как побитая собака. Вот тогда и поговорим с тобой. А обо мне не беспокойся. Может, поеду, может и нет. Не в этом суть.
Да, суть не в этом. Ты все равно останешься работать в государственном учреждении и будешь всюду совать свой тонкий уродливый нос, чтобы узнать, нельзя ли кому-нибудь еще подстроить пакости. Эх, жаль, что мы уже взрослые люди и живем в законопослушной стране. Я бы с удовольствием начистил бы этому типу рыло, чтобы он перестал гадить другим людям в тарелки.
Впрочем, последовав зову благоразумия, я не стал высказывать вслух свои мысли. И тем более, не стал работать кулаками, хотя они так и чесались влепить ему затрещину.
Но нельзя. Еще чего не хватало. Глупо и чревато скандалом, который мне сейчас совсем ни к чему. И к тому же, каждый знает, что с чиновниками нужно бороться их же методами.
Забрасывать серией не ударов, а бумаг. Находить высоких покровителей. Не иметь сто рублей, а иметь сто друзей. И тогда будет тебе счастье, тем более в такой насквозь бюрократизированной стране, как СССР.
— Да уж не беспокойтесь, Андрей Владимирович, — сказал я, глядя в пустые глаза собеседника. — Если я туда попаду, то просто так не вернусь.
Больше спорить с ним, да и просто желания разговаривать не хотелось. Я пошел дальше, обойдя Козловского по кругу и добрался наконец до раздевалки. Чиновник тоже ушел, не сказав ни слова. У нас с ним теперь кровная вражда до седьмого колена.
В раздевалке я быстро переоделся и выскочил на улицу. Направился было на остановку, но по дороге заметил телефонную будку.
С полминуты боролся с искушением, не выдержал и набрал рабочий номер Зои. Когда трубку подняла какая-то женщина, я позвал Зою к телефону.
Знаю, что Егор Дмитриевич не одобрит звонок девушке, но что я мог поделать с собой? Я хотел слышать ее голос, а больше всего хотел увидеть ее саму, желательно даже сегодня.
— Здравствуй, Витя, — церемонно сказала девушка, услышав мой голос. — Как у тебя дела?
Мне хотелось петь и кричать от счастья. Сегодня я вломил Дубинину и реабилитировался после позорного поражения. Доказал, что еще есть порох в пороховницах. Если бы Зоя была рядом со мной, я бы тут же расцеловал ее.
— Все отлично, — ответил я. — Даже супер отлично. Я выиграл его. Слышишь, выиграл!
