Ведун так втянулся в дело, что и не заметил, как наступили сумерки, и когда Людмила вошла с большим казаном, полным воды, и водрузила его на угли с командой: «Хватит звенеть, кормильцы, люди ужо спать ложатся!» — лишь тогда он наконец опустил молоток.
В остывающем горне котел согрелся быстро. Людмила по очереди полила из ковша «кормильцам» на шею и руки, после чего отправила усталых, но довольных в избу, к столу, к «полосатику». Слой пшена, слой очищенной от костей рыбы, слой дробленого ячменя, опять рыба, а выше — греча. Всё было обильно сдобрено шафраном и солью, а потому имело весьма неожиданный, но приятный вкус. Во всяком случае — на взгляд изрядно проголодавшегося человека. На тарелки это хитрое варево не раскладывали — поели в очередь прямо из горшка, запивая удивительно вкусной после трудового дня, подслащенной медом водой.
— Железа никто не несет, — пожаловался Середин. — Ремонта мало кто просит, всё больше новые вещи заказывают, да еще из твоего металла. Мало осталось. Может, еще где припрятано?
— Мало, — согласилась Людмила. — Не думали, что оживет опять кузня.
— Понятно, — кивнул Олег. — Стало быть, прикупать новое надобно.
— Не знаю… — пожала плечами женщина. — Беляш пережигал где-то на болотах, криницы приносил.
— Он был хорошим мастером, — вздохнул ведун. — Увы, я выжигать железо не умею. А Одинец не умеет?
— Не брал его туда отец. Сказывал, пока усы не вырастут, к тайному знанию допускать нельзя.
— Зря, — поморщился Олег. — Зря. Что же, значит, придется покупать.
— Не на что нам…
— Я чего-нибудь придумаю.
— Ну, думай… кузнец. — Женщина усмехнулась и принесла от печи невысокую пузатую крынку: — Держи, замаялся небось.
Олег повел носом. Увы, это было никакое не пиво, а всего лишь простокваша.
Людмила отправила детей спать, потом присела у лучины, осматривая их рубахи.
— Не прожгли? — пересел рядом с ней Середин. — Надо бы им тоже передники смастерить. А то ведь работа огненная. Окалина летит, угли, осколки.
— Всё едино растут. Новые скоро надобно будет шить. Пусть покамест для работы остаются.
— Пусть… — Ведун наклонился к ней через плечо и поцеловал в губы. Она улыбнулась, чуть наклонила голову, подставляя щеку и подбородок.
Огонь добежал по лучине до державки и целомудренно погас.
— Пойдем, — потянула его к топчану женщина. — А то опрокинем тут всё.
Середин стащил через голову рубаху, распустил веревку штанов, приоткрыл край мохнатого одеяла, нырнул под него, протянул руку, ожидая ощутить грубую холстину, но наткнулся на мягкую бархатистую кожу и тут же перекатился на хозяйку, склонился низко над ней, ощущая грудью прикосновения горячих сосков, обнял ладонями голову, начал последовательно целовать: левый глаз — правый глаз, левая щека — правая щека, левый уголок губ — правый уголок.
И тут вдруг на крыльце послышались тяжелые шаги, от которых затрясся весь дом: бум, бум, бум…
— У тебя задвижка на дверях есть? — вскинув голову, спросил ведун.
— Есть, — прошептала Людмила. — Но не закрыта.
— Ква… — сглотнул Олег, пытаясь вспомнить, где лежит его пояс с оружием. Оставлял он его на сундуке в углу, но там сейчас постелено девочке…
Бум! Бум! Трах… От сильного удара распахнулась дверь. В проеме показался светящийся призрачной зеленью силуэт, медленно двинулся к топчану:
— Ты! Свояк! Обманул! Я пришла за платой… — Лицо еле светилось, но в полном мраке ночной избы образ Томилы угадывался без труда.
— неправда… — отчаянно закрутил головой Середин, безуспешно пытаясь найти хоть что-то, способное сойти за оружие. — Я приносил…
— Ты лжешь!
— Я принес… И черевики твои с трилистниками, и сарафан красивый.
— Лжешь! — медленно и неотвратимо приближалась к топчану мавка.
— На берегу оставил! В том месте, где утопленник вылезал! Еще до полудня.
— Ложь! — вскинула над постелью руки нежить.
— Пра-а-авда-а-а!!! — отчаянно завопила женщина. — Клал! Клал! Клал! Я сама! Я сама свой сарафан отдала! С цветами! В котором за Беляша выходила!
— Людмила? — склонила голову набок мавка. — Сарафан с цветами? Тот, красивый?
— Да, да… — комкая шкуры, заплакала хозяйка. — Его отдала.
— Сарафан с цветами… — задумчиво пропела болотная нежить. — Черевики с трилистниками…
— Я же говорю, приносил я тебе всё, электрическая сила, — сглотнул ведун. — С самого утра всё собрал да на берег отнес. В осоку, где утопленник вылезал.
Занимайся магией, не занимайся, знайся с нечистью, не знайся — а полуночный визит нечистой силы в спальню кого угодно в дрожь вгонит.
— Приносил… — Томила наконец-то опустила руки. — Оставил…
Она развернулась и медленно, словно тень от ползущей по небу луны, сместилась к дверям.
— А-а-а-а-а… — Людмила сползла с постели, каким-то чудом запалила лучину, подступила к печи, трясущимися руками зачерпнула воды и поднесла к губам — но попасть в рот никак не могла.
Олег в слабом красном цвете углядел на краю полатей свое снаряжение, кинулся к нему, сграбастал в кучу, прижал к груди, прикидывая, куда сложить, чтобы было под рукой. Увидел череду мокрых следов, тянущихся от двери к топчану, снова сглотнул.
Женщина проследила за его взглядом и внезапно взорвалась:
— Убирайся отсюда, колдун проклятый! Убирайся, чтобы и духу твоего близко не было! Уметайся прочь из моего дома!
Середин увидел, как она нащупывает кочергу, и, подхватив одежду, выскочил за дверь, не дожидаясь продолжения. Позади немедленно щелкнула задвижка.
— Ну, ни фига себе приключеньице… — отер он холодный лоб. Быстро оделся, опоясался саблей. Открыл клапан поясной сумки и проверил, остапась ли там заговоренная соль. Покачал головой:
— Похоже, кто-то всё ж не удержался, прибрал мавкино подношение… Да, не завидую я этому типу. У мавки времени много, она найдет. Рано или поздно, а к воде каждый приближается…
Немного успокоившись, он нащупал лестницу, что всегда лежала под свесом крыши, приставил ее к забитому сеном чердаку над сараем, забрался в сухую траву и закрыл глаза. Тут, наверху, пожалуй, еще и спокойнее будет.
Проснулся Середин не от ласковых солнечных лучей, а от пронизывающего холода. Осень решила в очередной раз напомнить о себе инеем на траве и дворовых постройках, густым паром над еще не замерзшей водой. Впрочем, светлый горизонт указывал на то, что до рассвета осталось не так уж много времени. Поэтому Олег, хоть и не чувствовал себя выспавшимся, но ежиться в холодном сене не стал, спрыгнул вниз и, выведя лошадей из конюшни, принялся их седлать. К тому времени, когда петухи только-только начали выползать из теплых курятников, ведун уже поставил ногу в стремя и неспешным шагом выехал со двора, направляясь к дому старшего.
