— Да, Френсис, я понял. Хорошо, дружище, был очень рад тебя услышать, - ответил я. - Передавай привет леди Фитцгерберт, детям… До встречи.
Потом был разговор с обеспокоенным Штроттхотте, решившим, что над нашими контрактами нависла нешуточная угроза:
— Зак, сэр, - говорил он, - у меня есть твердая убежденность, что если к власти вернутся ортодоксы, нам следует серьезно подкорректировать наши планы.
— Не нужно суетиться, Вилли. Мы заключали контракты не с Горбачевым.
— Сэр, вы не знаете этих русских! - кажется, у моего Вилли начиналась истерика, он горячился и лицо его стало красным. - Вы так молоды, что иногда это становится недостатком. Поймите - для них личные договоренности значат куда больше печатей на бумаге! Нет, не так! На самом деле и то и другое для них не значит ничего! Уйдет Горбачев, уйдут его люди, придет кто-то другой, потребует своей доли от наших контрактов, вы понимаете это? Снова нужно передоговариваться по каждой цифре!
Такая опасность действительно существовала. Я просмотрел однажды протоколы и стенограммы переговоров советских министров с бывшим боссом Вилли и пришел к выводу, что каждый раз, когда в Кремле появлялся новый хозяин, одной из первых его задач становилось выяснение полноты валютных потоков и перенаправление их в новые русла. Так было после Брежнева, после Андропова, после Черненко. Цены при этом, однако, почти не изменялись, но вот что касается способов оплаты… Одному нужны только деньги, другому - деньги и технологии, третьему наплевать на все, кроме польской ветчины.
— Вилли, я все равно не понимаю вашего беспокойства. Русские склонны к длительным контрактам. Это известно всем здесь. Чего вы так волнуетесь? Это просто работа, которую время от времени приходится выполнять. Желаете безрисковых операций? Так не бывает, и я даже не знаю, что вам предложить? Просто поезжайте в Москву, возьмите с собой толковых юристов и выясните все, что внушает вам беспокойство. Не думаю, что может возникнуть ситуация, с которой мы не справимся. С которой вы не справитесь. Во всяком случае, подобного провала за вами и не упомню. Вы лучший, Вилли! Пусть они вас боятся.
Кое-как мне удалось его успокоить и уговорить на поездку в Москву.
Еще через день Горбачев не появился в Президиуме Съезда, а в кулуарах поползли слухи, что он заболел.
И - неслыханное дело - Съезд объявил перерыв в работе на две недели. Депутаты разъехались по своим городам и весям, Горбачев затаился, как делал всегда в трудные для решений моменты, между Парижем и Москвой наладилась эмиссарская тропа, по которой облеченные доверием мужи сновали с настойчивостью муравьев.
Горбачев набрался смелости и дал несколько пространных интервью советским и западным журналистам. Каждый раз он лопотал одно и то же и с каждым разом все больше терял в своей убедительности:
— Это, товарищи, понимаете, непонятно что! Если каждая вот такая гражданка начнет обвинять своих… да и чужих тоже руководителей в непонятных инсинуациях, мы никогда не достигнем согласия и консенсуса! Вместо того, чтобы нормально во всем разобраться, эти товарищи, понимаете, пытаются нагнетать обстановку и придумывают абсолютно невероятные фантазии! Сколько ж можно уже говорить о том, что это даже не похоже на то, что могло бы быть. Мы с товарищами подумали и даже не находим слов, чтобы прокомментировать вот это заявление французской гражданки… Так нельзя, товарищи, это уже ни в какие ворота не годится! Конечно, я не буду давать показания и не стану предоставлять анализы для проведения экспертизы! Если бы я на такое согласился, вот даже товарищи меня бы не поддержали и кризис только бы углУбился. Поэтому даже не спрашивайте!
На несколько дней установилась необъяснимая тишина, никто не желал педалировать ситуацию, и казалось уже, что беда прошла стороной, пока вдруг опять не взорвалось!
Снова выступила пышнотелая негритянка и заявила, что люди Горбачева предлагали ей миллион франков за молчание и угрожали быстрой расправой, если она не угомонится. Она сообщила общественности, что боится за жизнь свою и своего “беленького mioche”. Бедная, но гордая женщина пожаловалась на негодяев в полицию, вездесущие адвокаты накатали иски во все возможные инстанции - от московских районных судов до ЕСПЧ, юрисдикция которого на Советский Союз вообще не распространялась. Политические аналитики начали выступать с громкими заявлениями, требуя немедленной отставки “кровожадного коммуниста, насилующего свободных французских женщин”, кое-кто даже потребовал от Вашингтона немедленно объявить войну России - недостатка в идиотизме у телевизионных шаманов никогда не наблюдалось. Особую пикантность находили в том, что насилие над несчастной горничной совершил самый главный защитник пролетариев и крестьян, нагло поправ свои собственные декларируемые принципы.
Горбачев вообще перестал показываться перед телекамерами со своими пространными монологами, от которых все устали. Потом сообщили, что у него случился инсульт.
На вновь собравшемся Съезде на пост Президента претендовали снова три кандидата: уральский мужик Борис Ельцин, кажется, сильно удивляющийся своему стремительному возвышению; один из прежних кандидатов, взявших самоотвод - премьер Рыжков; и последним в списке значился изгнанный прошлым летом из Правительства Юрий Баталин, умелый управленец, перебывавший послуживший стране на разных должностях - от прораба до замминистра, возглавлявший в последние годы Госстрой, а до того - нефтяник и газовик непосредственно в тайге и на болотах, один из главных создателей советского ТЭК. Буквально полгода назад Баталин был непосредственным шефом Ельцина, и, говорят, с тех пор терпеть не мог своего зама, превратившего офис Госстроя в свой избирательный штаб. И, кажется, я догадывался, кого из этих троих намерился посадить в президенты Союза Фролов.
В Америке слабый Майк Дукакис, объявляющий национальными героинями ярмарочных ведьм, в России - властный технократ Баталин, четко знающий цену каждому добытому баррелю, они определенно должны были сработаться. Сам я Баталина впервые видел, но Штроттхотте, торгующий с Москвой нефтью, весьма уважительно о нем пару раз отзывался.
О предполагаемом Президенте я наводил справки везде, где можно, но мало кто из европейцев знал этого человека - Баталин был больше ориентирован на деятельность внутри Союза и не успел сильно засветиться на Западе. Кое-кто его, конечно, знал, но ни один из моих знакомцев не смог дать исчерпывающей справки об этом человеке. “Умен, обаятелен, быстро соображает” - это не характеристика для чиновника такого уровня. Они по долгу службы должны быть на таком посту “умными и сообразительными”.
