– Поздорову, Дмитрий Иванович!
В ответ на слаженный рев десятка здоровых глоток он вежливо склонил голову, что уже само по себе было немалым признаком расположения. Остановившись у двух половинок закрытой, но незапертой деревянной решетки, царский сын надолго застыл, разглядывая проходящих мимо ворот москвичей. Затем ненадолго ожил, сжав в правой руке одну из резных перекладинок решетки, не видя, как запереглядывалось его сопровождение, готовясь уговаривать и мягко «не пущать» в город. Несколько зевак, коих всегда хватало рядом с Кремлем, увидев длинные черные волосы и богатые одежды девятилетнего мальчика, разом остановились, а затем начали потихонечку подходить ближе; сенная девка, невесть по какой нужде оказавшаяся рядом с башней, стала двигаться как сонная муха; на невысокой колоколенке Константино-Еленинской церквушки обнаружил себя пономарь… А царевич, не обращая никакого внимания на всю суету за своей спиной, еще немного постоял, затем резко отвернулся и подошел к одному из воротных стражников.
– Кто таков?
Служитель Постельного приказа с достоинством выпрямился (не позабыв словно бы ненароком снять шапку) и спокойно ответил:
– Егорий Колычев.
Юный Рюрикович помедлил, затем протянул руку к его оружейному поясу:
– Дай.
Глянув на своего десятника, затем лапнув рукоять сабли, Егор запоздало сообразил, на что именно ему указали. Что ж, нож так нож! Вытянув его из потертых ножен, он с коротким поклоном подал рукоятью вперед, стараясь при этом не обращать внимания на дышащих чуть ли не в затылок сотоварищей. Служба есть служба: наследника престола надо беречь от всего и всех, так что никакой обиды тут и быть не может.
– Хорош.
Осмотрев короткий клинок, Дмитрий провел подушечками пальцев по лезвию, ощутив пару когда-то глубоких, а теперь старательно заглаженных точильным камнем царапин. Оценил общий надежный вид, взвесил на руке, несколько раз подбросил и поймал (сторожа одобрительно переглянулись, отметив явную сноровку), напоследок спросив:
– Он чем-то памятен тебе?
– Нет.
Царевич еще немного покрутил нож в руке, затем вопросительно изогнул бровь, глядя на сторожа. Тот чуток поскрипел мозгами…
– Прими в дар, Димитрий Иванович.
– Благодарствую.
Сш-тук!
Пролетев между двумя стражами, тяжелый клинок на палец вошел в деревянный брус ворот. Тут же подскочивший к нему Мишка в три движения расшатал и вынул оружие, вернув его обратно новому хозяину, который, в свою очередь, вновь подкинул его на руке.
– Хороший нож.
Все тот же сын оружничего осторожно взял протянутый ему клинок. А в руке у царевича появился новый: с неброской серебряной насечкой на рукояти, отливающий золотистым светом и коленцами хорошего булата… Подшагнув ближе к Колычеву, царственный отрок одним слитным движением вогнал уже свой подарок в старые и немного великоватые для нового «постояльца» ножны. Незаметно для остальных улыбнулся, прижал указательный палец к губам и тут же отшагнул обратно, равнодушно бросив напоследок:
– Владей.
На обратном пути к Теремному дворцу Дмитрий время от времени поглядывал на солнце, стараясь как можно точнее определить остаток свободного времени, а рядом с крыльцом и вовсе остановился в некотором сомнении, делая нелегкий выбор. На одной чаше весов лежал тяжеленный сундук из мореного дуба, для пущей надежности окованный железными полосами внахлест. Большой и очень вместительный – как и остальные восемь, в коих надежно хранилась батюшкина либерея. К тому же этот сундук был единственным, который он не успел распотрошить. Другую же чашу придавливало тяжеленным свинцовым грузом собственное обещание, данное пятилетней Евдокии, – о том, что он навестит ее еще до полудня, побаловав очередной игрушкой-диковинкой. Покопаться в старых фолиантах, написанных еще до падения Константинополя, было очень заманчиво… Но сестра все же явно важнее! Ничуть не опечаленный очередным поручением Салтыков побежал в его покои, забирать результат почти трехнедельных усилий вначале царского токаря (вообще-то его основной специальностью было изготовление шахмат), затем ученика-иконописца, а любящий брат медленно зашагал к входу на женскую половину дворца. По пути он нет-нет да и вспоминал, как в первый раз его допустили до книжных сокровищ, какой огонь бушевал в его груди – и как велико было разочарование. Да, либерея была весьма большой – целых сто пятьдесят четыре книги самых разных размеров и толщины (дабы извлечь из сундуков некоторые инкунабулы, пришлось напрягаться сразу двум слугам), но! Из всего этого прабабкиного приданого[66] только двенадцать томов не были произведениями на различные церковные темы. И то: пара летописей Византии, с обязательным восхвалением мудрости и справедливости басилевсов из рода Палеологов. Пяток философских трактатов, к сожалению написанных на старогреческом, а посему почти непонятных. Трехтомные «Жизнеописания двенадцати цезарей» Гая Светония Транквилла на старолатинском – судя по пометкам батюшки на полях, сей труд был им неоднократно читан. И «Стратегикон» непонятного авторства, без малейших уверток раскрывающий все тайны военной тактики и стратегии как самих византийцев, так и их многочисленных врагов: персов, аваров, тюрков, франков, лангобардов и (внимание!) славян. Причем деяния достославных предков, по сравнению со всеми прочими, занимали заметно больше страниц, да и общее количество ругательных эпитетов в их адрес внушало потомку определенную гордость. Жаль только, что все эти «вести с полей» устарели как минимум на полтысячелетия… Кстати, если верить либерейной росписи[67], некогда количество пергаментных произведений искусства было значительно больше – аж двести шестьдесят семь. Увы!.. С той поры часть фолиантов ушла в монастыри как царские вклады. Что-то недрогнувшей рукой прибрали архипастыри Московские и всея Руси. Малая толика перепала ближним боярам в качестве знаков отличия и наград, ну и кусочек библиотеки откусил Максим Грек, поверстанный царственным дедушкой наследника на большой и важный труд по переводу греческих богослужебных книг на русский язык.
«С другой стороны, это дает мне полное право всласть пошариться по тем самым монастырям и особенно – в Киево-Печерской лавре. Кстати, не стоит забывать, что в других странах тоже есть свои монастыри. Вот уж где найдется немало интересного!.. Ну или хотя бы просто ценного».
Раскрасневшийся подручник не заставил себя долго ждать, догнав у входа в женское царство, – правда, на сей раз свертков было два. Взяв их, Дмитрий спокойно прошел мимо бдительных мамок, одним только взглядом остановивших двух постельничих сторожей и Михаила Салтыкова, миновал несколько переходов, пару горниц, затем еще один переход, невольно отмечая, сколько любопытных глаз скользит по его фигуре. И это при всем при том, что сам он почти никого и не видел! Зато прекрасно чувствовал.