Я надел маску, реквизированную у Акитори, и вошел внутрь комнаты. И тут же, сдергивая с лица личину журавля, выбежал обратно. Съеденный обед устремился наружу и я выблевал на полированный пол полупереваренный рис, рыбу, маринованные сливы. Несколько раз рвота возвращалась и меня тошнило желчью. Утеревшись рукавом, я собрался силами и все-таки повторно зашел в покои. На сером от грязи и испражнений помосте лежало тело Императора Японии. То, что когда-то было дородным мужчиной в самом расцвете сил, теперь превратилось в обтянутый кожей скелет. Изо рта микадо сочилась кровавая пена. Чума уничтожила на руках и ногах все пальцы императора, превратив их черные, гноящиеся обрубки. Кожа Го-Нара была покрыта коростой и бубонами.
— Кто там? — прошептал Го-Нара, открывая глаза — Это ты Акитори-сан? Плохо вижу. Глаза отказывают мне. Мой час близок. Молчишь. Почему ты молчишь?!
Император закашлялся, выхаркивая из себя кровавые сгустки. Я невольно сделал шаг назад.
— Не уходи! Ты единственный, кто не оставил меня в беде. Мне...Что? Что там грохочет за окном? Вулкан? Вулкан проснулся?? Почему ты молчишь, Акитори? Не молчи, мне жутко.
Спазм сжал мое горло и я лишь смог кивнуть.
— Умирать не страшно — тем временем уже бредил Го-Нара — Страшно не выполнить свой долг перед народом. Династия прервется, боги отвернуться от Ямато и наши острова погрузятся в пучину... Еще есть время передать престол достойному.
— Скажи, Акитори — император вновь открыл глаза и посмотрел на меня — Твой, господин, Ёшихиро Сатоми настоящий буси? Следует ли он пути самурая? Он человек чести и долга?!?
Новый взрыв кашля потряс истощенное тело Го-Нара. Император нащупал кувшин, стоящий рядом с помостом, попытался его поднять, но не смог. А я продолжал стоять в ступоре. Меня начала бить непонятная дрожь, руки ходили ходуном. Неужели чума? А, гори оно все синем пламенем! Усилием воли преодолел этот трусливый паралич, подошел вплотную к микадо и помог ему напиться. Го-Нара откинулся на футон и тяжело задышал. Смотреть на него было страшно и я, терзаемый угрызениями совести, повернулся уйти. Для последнего Императора Японии уже ничего нельзя было сделать.
— Ёшихиро, стой! — в спину мне прошептал Го-Нара — Я узнал тебя. Ах, как грозно рычит Овакудани. Это знак! Знамение, которое дает мне Аматэрасу перед смертью. О чем я? Да, да, вспомнил. Ёшихиро Сатоми, властитель Севера, победитель Регентов. Вся власть Императору, очистим острова от дайме и сёгунов... Милостив к крестьянами и черному люду, учен в науках. Видят Небеса лучшего кандидата не найти
Го-нара начала заговариваться, пойду ка я позову врачей. Пусть облегчат его последние часы.
— Сегодня перед закатом Солнца приходи ко мне — я тебя усыновлю — отчетливо произнес Император
Шок это по-нашему. Мотаю головой, будто получил от жизни новый нокаут.
— Я не достоин такой чести — развернулся я к Императору, снимая маску — Я плохой самурай, самозванец и...
— У меня нет сил спорить с тобой — еле слышно сказал Го-Нара — Богиня высказала свою волю. На закате. А сейчас дай мне увидеть мой последний сон.
* * *В последний день июня, в час петуха сто пятый Император Японии Го-Нара в тронном зале Госё в присутствии аристократов и придворных официально усыновил дайме клана Сатоми, Ёшихиро Сатоми. И одновременно династия "Небесных хозяев" страны Восходящего солнца получила в нагрузку Алексея Афанасьева, жителя 21-го века. Через два часа после обряда сто пятый Император испустил дух. Перед смертью он прочитал свое посмертное хокку:
Мягкий пух кружит
Над озером замёрзшим.
Сердце ждёт весны.
На следующий день верные войска в очередной раз обошли усадьбы дворян и дайме, которые не успели уехать из Киото и вежливо, но настойчиво попросили явиться на сэнсо — церемонию "восхождение на трон". Я поднялся в одиночку по восточной лестнице Госё, спел наскоро выученную молитву к божествам Неба, а настоятель киотского храма "Тайсэкидзи" Наба Санэнаги вручил мне большую императорскую печать и священные регалии — бронзовое зеркало, ожерелье из драгоценных камней, меч. Все присутствующие встали на колени и присягнули новому, 106-му Императору Японии.
Первый день Фумидзуки, седьмого года Тэнмона, киотское поместье Тоётоми Хидэёси
— Это непозволительно! Это позор для страны!! — одутловатое лицо дайме Токугава Иэясу покрылось красными пятнами, а сам аристократ быстрыми шагами ходил из угла в угол приемного зала усадьбы Тоётоми Хидэёси
Хозяин поместья наблюдал за метаниями самурая с ироничной улыбкой. Живое, с тонкими чертами и не менее тонкими усиками лицо Хидэёси сильно контрастировало с крестьянской физиономией Токугава. Да и тела двух дворян были прямой противоположность. Грузный, прогибающий под собой гостевой помост, Иэясу, одетый в простой хлопчатобумажный халат и стройный, обряженный в лучшее шелковое кимоно с золотой вышивкой Тоётоми — бОльших антиподов нельзя было сыскать во всем Киото.
Однако внешность обманчива. Элегантный Хидэёси как раз происходил родом из крестьянской семьи, нанимался на службу к нескольким военачальникам, участвовал в битве при Канагасаки, осаде замка Такамацу и в итоге получил два меча из рук самого Ода Набунаги. После неудачного похода на Киото и смерти последнего, сбежал в земли бывшего патрона, объединил своих сторонников и захватил крепость Инадзава.
Генерал войск, Набунаги Иэясу, правивший соседней провинцией Сайто, таким развитием ситуации оказался недоволен. Он объявил войну Хидэёси и начал наступать на Инадзаву с запада. Токугава вообще не считал Тоётоми ровней себе. Кто он такой? Выскочка! Бывший крестьянин. Сам Тогугава, мог проследить свой род вплоть до династии Минамото[46] и по праву гордился родословной.
Впрочем, вся генеалогия и сотня предков-аристократов мало помогли Иэясу в жизни. Детство и юность он провел в заложниках у соседнего клана, чьим вассалом был отец Токугавы. После обряда совершеннолетия, начинал свою военную карьеру рядовым самураем. Точно также как и Тоётоми отличился в битве при Канагасаки, за что сначала был возведен в ранг сотника, а потом и тысячника. Спустя несколько лет был отправлен сюзереном Ода Набунага подавлять восстание в землях Сайто, где и остался править. Женился, родил двух сыновей и так бы и провел всю свою жизнь заштатным дайме, если бы не Сэнгоку Дзидай. Эпоха воюющих провинций открыла перед честолюбивым военачальником огромные перспективы и вот уже бывшие враги стали союзниками, рассчитывая поймать рыбку в мутной воде.
